И тот же старик повторил еще тверже:
— Мы не отдадим ее вам.
Какая-то женщина, будто только теперь сообразив, что произошло, завопила:
— Он стрелять в нас хотел!
Эти слова были тотчас подхвачены женщинами и молодежью:
— Стрелять хотел в наших детей… убить… перестрелять… наших детей…
Весь шафаров двор вдруг превратился в умопомрачительный вой. В сплошной звук «и». Он кричал, визжал, бушевал, бесился, буйствовал, безумствовал. Мальчишки, выгнанные на улицу, засунув два пальца в рот, пронзительно свистели. Десять, двадцать, тридцать мальчишек. А взрослые мужчины, подхватив боевой лозунг, орали:
— Не отдади-и-и-им!
И в этом крике тоже звучало «и», творя чудеса. Это был какой-то дьявольский рев, терзавший слух и наполнявший полдеревни.
Иво Караджич сохранял спокойствие. Как посторонний, прислушивался он к этому неистовому гвалту, который, казалось, не прекратится, пока у четырехсот человек не лопнут легкие, и смотрел на шеи со вздувшимися жилами, на широко раскрытые рты с зубами и без зубов.
Удивительно! Разве он был герой? Или мог предвидеть, что начинающаяся трагедия кончится благополучно? Вот именно! Умом Иво Караджич, конечно, ничего этого не знал, но все его существо знало очень хорошо и определенно.
Жандармы явились без зова.
Застучали тяжелыми сапогами по галерее. Старший вахмистр и трое рядовых, все в полном вооружении.
Ну, еще бы!
Накануне. Иво Караджич решил все уладить «по возможности без вмешательства властей». Это «по возможности» — очень многозначительно. Не спросил ли он ночью у караульных, для большей уверенности, где здесь жандармский пост? Или, быть может, предполагал, что жандармы, находясь в пяти минутах ходьбы отсюда, узнают, что делается в общине и у Шафара? За весь сегодняшний день и во время всей этой бури он о них ни разу не вспомнил, но все же отнесся к их приходу, как к чему-то вполне естественному и заранее предусмотренному, а появление на галерее воспринял, как что-то уже виденное однажды или приснившееся ему сегодня утром на диване у Фуксов. Правда, было немного страшно, что трагический спор решается не так, как он велся до сих пор, а вмешательство властей в его личный подвиг и тяжбу с богом выглядело довольно комично, но Иво Караджич был очень рад, что дело приняло такой оборот.
Три жандарма встали у перил галереи, лицом к толпе, и стукнули ружейными прикладами об пол. Вахмистр подошел к Иво Караджичу.
Дьявольский рев сразу прекратился. Отдельные выкрики: «Он хотел в нас стрелять!» — уже не таили в себе угрозы смертью, а были лишь жалобой высшему начальству.
— Тихо! — крикнул один из жандармов.
Авторитет жандармов здесь непререкаем: во дворе сразу воцарилась тишина.
— Кто вы такой, сударь? — резко спросил вахмистр, как будто не знал уже этого от Соломона Фукса и Суры.