Неподвижная земля

Константин Георгиевич вовсе не хотел, чтобы мы замыкались в каком-то своем узком кругу. Отсюда — и наше участие в секции короткого рассказа.

А в другой раз, придя в институт, он сообщил нам:

— Видимо, мне придется месяца на два уехать… И чтобы у вас не прерывались встречи, я хочу попросить Василия Семеновича Гроссмана заменить меня на это время. Да и вам будет интересно — встретиться с новым человеком, большим писателем, послушать его, выяснить его взгляды на литературу и его требования…

(Эта встреча с Гроссманом, к сожалению, не произошла. Да и поездка Константина Георгиевича не состоялась.)

Внимание он проявлял не только к своим ученикам. В марте 1947 года, на Первом Всесоюзном совещании молодых писателей, я был не у него в семинаре, а у Маршака. Мы собирались в здании ЦК комсомола, и вот, встретив меня в коридоре, Паустовский спросил:

— Вам передали?

— Нет, Константин Георгиевич. А что должны были передать?

— Вы завтра с утра можете освободиться?

— Думаю, что смогу.

— Завтра у нас читает очень интересный молодой рассказчик. Автодорожный инженер по образованию. Приходите, будет действительно интересно.

На следующее утро я пришел к ним и вместе со всеми слушал два рассказа.

Сильно нахмурив лоб и не поднимая глаз, читал молодой — немногим старше нас — человек. Назывались рассказы «У шлагбаума» и «В окружении». В них было много тонкой наблюдательности, умения передать обстановку, а то — одним штрихом воссоздать характер действующего в рассказе человека. Чего стоит, например, начальник, у которого на разные случаи жизни были два разных голоса: служебный голос и домашний.

Рассказы всем понравились.

Я записал имя и фамилию автора: Сергей Антонов.

Нам трудно представить себе гимназиста, который шестьдесят лет назад в Киеве написал свой первый рассказ. Зато мы хорошо знаем писателя Паустовского и его книги.

«Мы должны быть благодарны… за его глубокую человечность, за его тончайший талант, за любовь к своей стране, за непоколебимую веру в счастье своего народа и, наконец, за никогда не умиравшую в нем способность загораться от самого незначительного соприкосновения с поэзией и свободно и легко писать об этом».

Так думал Паустовский о Куприне. Но все эти слова можно отнести и к нему самому.

Летом 1967 года — через двадцать с лишним лет после того, как я в Литературном институте посещал семинар К. Г. Паустовского, — я в Москве позвонил ему по телефону.

Подошла его жена Татьяна Алексеевна. Потом Константин Георгиевич взял трубку.

— Здравствуйте, Белянинов… Извинитесь за меня перед Иваном Петровичем, что я не ответил на его телеграмму… Но я — болею, и мне трудно говорить и писать.