Сальтеадор

При его появлении все обернулись: кто-то негромко вскрикнул, кто-то невольно всплеснул руками от удивления.

Лишь дон Иньиго, словно он, услышав, как скрипнула створка двери, угадал, кто ее отворил, выразил одно только почтение поклоном, как перед тем выказал его королеве.

Но, как видно, желая подтвердить свое право оставаться с покрытой головой перед королем Арагона, он надел шляпу. Впрочем, он почти тотчас же снял ее, когда повернулся к Изабелле, будто ожидая, что она, его единственная повелительница, вот-вот зна́ком даст ему понять, что прощальная аудиенция окончена.

А Изабелла вздрогнула от радости, заметив, с какой горячностью Фердинанд, обычно такой бесстрастный, воспринял известие, унизительное для Испании, — новость о том, что Колумб намерен искать поддержку у монарха другой страны.

Дон Иньиго пока еще не отвечал на вопрос короля Фердинанда, поэтому Изабелла сказала:

— Разве ты не слышал, о чем тебя спрашивает король Арагона? Он хочет знать, правда ли, что генуэзец отправляется во Францию и в самом ли деле собирается служить королю Карлу Восьмому?

— Сегодня утром я расстался с Христофором Колумбом у городских ворот Бара, государыня; он поехал по дороге вдоль побережья, надеясь, что из Аликанте, Валенсии или Барселоны на каком-нибудь корабле доберется до Прованса.

— Ну, а потом? — произнес Фердинанд.

— А потом, государь, — отвечал дон Иньиго, — потом я поспешил сюда просить королеву, чтобы она соблаговолила разрешить мне последовать за этим великим человеком, разрешила отплыть вместе с ним и разделить его удел — будь он счастливый или несчастливый…

— Так, значит, ты рассчитываешь его догнать?

— Догоню, как только получу соизволение милостивой своей повелительницы.

— Без сомнения, он уезжает удрученный тем, что безуспешны были его ходатайства перед нами…

— Он уезжает, высоко подняв голову, с улыбкой на лице, ваше высочество, — пусть сожаление и разочарование удручают его сердце, но все же сердце его спокойно: он выдержит эту двойную тяжесть.

Фердинанд не вымолвил ни слова в ответ на эти надменные речи; после недолгого молчания он провел рукой по нахмуренному лбу и пробормотал с невольным вздохом:

— Боюсь, что мои советники поспешили, отказав ему! Не правда ли, сударыня?

Не успел король договорить, как Изабелла поднялась с места, пошла к нему навстречу и сказала, сжимая руки:

— О монсеньер, я подчинилась решению совета, ибо вообразила, что решение это исходит от вас… Но если я ошиблась и если у вас еще сохранилась хоть капля расположения к этому человеку, к кому можно испытывать доверие и кем можно восторгаться, надо держать совет только с вами — мудрым и великим.

— Считаете ли вы, дон Иньиго, — спросил Фердинанд таким тоном, что каждое его слово, будто капля ледяной воды, холодило сердце Изабеллы, — да, считаете ли вы, что Колумб, если он, предположим, обнаружит землю Катая и королевство Сипанго, добудет в странах нового света достаточное количество пряностей, благовоний, драгоценных камней и золота, чтобы покрыть непомерные расходы, которые требуются для подобной экспедиции?

Изабелла почувствовала, как пот оросил ее лоб: она испытывала то, что ощущают люди, наделенные душой поэтической, когда человек, имеющий право на их любовь или уважение, вдруг забывает, что речи его должны соответствовать и его высокому званию, и его положению.

Возразить она не решилась. За нее ответил дон Иньиго: