Сальтеадор

— Вот почему она казалась довольной, что вступает в монастырь, — позволила себе сказать донья Флор.

— Довольной? — переспросил дон Фернандо, покачав головой. — Вы уверены?

— Она так сказала; для бедной бродяжки без рода и племени, которая просит милостыню на проезжих дорогах, монастырь просто дворец.

— Вы ошибаетесь, донья Флор, — возразил молодой человек, опечаленный мыслью, что дочь дона Иньиго, несмотря на свою душевную чистоту, пытается набросить тень на преданность той, кого, очевидно, считает своей соперницей. — Вы ошибаетесь: Хинеста не нищая, быть может, после вас она одна из самых богатых наследниц Испании; Хинеста не без рода и племени, она дочь, и дочь признанная, короля Филиппа Красивого. Да и для простой цыганки, дочери вольных просторов и солнца, феи гор, этого ангела больших дорог, даже дворец был бы темницей. Судите же сами, чем для нее станет монастырь… О донья Флор, донья Флор, вы так прекрасны, вас так любят; оставьте же ей ее любовь и преданность во всем их благоухании.

Донья Флор, вздохнув, промолвила:

— Значит, вы отказываетесь от помилования, дарованного вам благодаря жертве преданной девушки?

— Человек может свершить низкий поступок, когда чего-нибудь страстно хочет, — отвечал дон Фернандо, — вот я и боюсь, что совершаю низость ради того, чтобы остаться с вами, донья Флор.

Молодой человек услышал, что девушка облегченно вздохнула.

— Значит, дон Фернандо, я могу известить о вашем возвращении донью Мерседес?

— Я приехал сообщить ей о своем отъезде, донья Флор, а теперь скажите матушке, что мы увидимся завтра, вернее, уже сегодня. Вы ангел, приносящий счастливые вести.

— Итак, до встречи сегодня, — промолвила донья Флор, и во второй раз ее белоснежная рука показалась между занавесями.

— До встречи сегодня, — ответил Сальтеадор, вставая и прикасаясь губами к ее руке с таким благоговением, будто то была рука королевы.

Он поднял свой длинный плащ, закутался в него и, склонившись в низком поклоне перед ложем с задернутыми занавесями, будто перед троном, вынул из кармана ключ, открыл дверь, постоял, чтобы еще раз взглянуть на донью Флор, следившую за ним через щелку, затворил дверь и как тень исчез в глубине темного коридора.

XXIII

БЛУДНЫЙ СЫН

Наступил день, и в доме дона Руиса де Торрильяса воцарилось праздничное ликование, все дышало счастьем.

Донья Мерседес объявила немногим старым слугам, которые с ними остались после разорения дона Руиса и были так же привязаны к дому, как и в дни его процветания, что есть вести от дона Фернандо, что молодой хозяин сегодня возвратится после долгих странствий, пробыв вдали от Испании почти три года.

Само собой разумеется, что, поскольку донья Флор стала вестницей счастья, донья Мерседес с самого утра обходилась с дочерью дона Иньиго как со своей родной дочерью и осыпала ее поцелуями, предназначенными для дона Фернандо.

Часов в девять утра дон Руис, его жена и Беатриса — старая служанка Мерседес и кормилица Фернандо — собрались в нижнем зале, где временно устроились хозяева дома.

Донья Флор спустилась сюда с утра, спеша сообщить о возвращении дона Фернандо (умолчав о том, каким образом она узнала эту новость), и осталась словно член семьи.