– Когда-то умела, – ответила я.
Мама была отличной наездницей, и научила меня неплохо держаться в седле. Мы жили практически в нищете – как только появлялся лишний доллар, папаша-алкоголик тут же вкладывался в очередное «выгодное дельце» и в итоге вгонял нас в еще большие долги. Но мама жить не могла без лошадей: по воскресеньям она обычно нанималась убирать какую-нибудь конюшню ради возможности иногда прокатиться верхом, и частенько брала меня с собой.
–
Кэри-Энн снова крикнула что-то на-французском: люди-кони подошли, чтобы оседлать настоящих лошадей и подсадить нас. Я взобралась на гнедого жеребца. После стольких лет перерыва меня вновь охватило острое, возбуждающее чувство опасности: никогда не знаешь, что взбредет в голову животному, которое весит на пару сотен килограмм больше тебя.
Подруги сели вдвоем на другую лошадь: крупная кобыла паломино[58] без труда везла их легкие фигурки.
Мышечная память не подвела: руки сами вспомнили, как работать поводьями, ноги тут же принялись подталкивать скакуна. От него уютно пахло детством. И мамой.
Ей так и не удалось вырваться из скучной, никчемной жизни – всегда что-то мешало. Собственная неуверенность, муж-неудачник, любовь ко мне. Как всякая хорошая мать, она хотела, чтобы я жила по-другому – ярче, счастливее. Лучше нее. Чтобы у меня были не только деньги на путешествия и хорошие машины, но то, что нельзя купить: любовь близких, возможность следовать за мечтой и сердце, не знающее горечи разочарований. Все, чего родители дать не смогли.
Мы въехали в лес. Солнце клонилось к закату, и стало довольно прохладно. Над головой кружил ястреб, на деревьях щебетали пересмешники. Лошади вели себя безупречно и прекрасно ориентировались в хитросплетении тропинок.
Вскоре Кэрри-Энн что-то сказала на французском, и Кэт перевела:
– Кэрри-Энн спрашивает, не хочешь ли ты услышать ее историю.
– Очень, – призналась я.
Последовал неспешный рассказ в переводе.
– Мою жену, Джиллиан, убили. Не буду вдаваться в подробности. Это сделал один отморозок. Такое случается сплошь и рядом,
Тропинка виляла между раскидистыми вековыми дубами – нам пришлось пригнуться, чтобы не удариться о ветки. Лошади, как по команде, синхронно замедлили шаг.
– В итоге я попала в больницу, а оттуда – в реабилитационный центр. Мне удалось завязать с алкоголем. Хотя, как истинная француженка, могу иногда позволить себе бокал вина. Не более. Тогда я и осознала, что все эти годы занималась саморазрушением. Все, что так любила во мне Джиллиан, растворилось в алкогольных парах.
Я начала ездить по ретритам в поисках гуру и духовных учителей. Однако ни один из них не говорил со мной о Джиллиан, о боли потери. Они обесценивали мои чувства и выносили крайне поверхностные суждения. «Отпусти прошлое и живи дальше» – вот и вся их премудрость. И никто не давал конкретных советов: как отпустить? Как смириться с несправедливостью этого мира?.. «Ты обязательно кого-нибудь найдешь». Да пошли вы! Я уже нашла. На кладбище.
Мне почему-то стало смешно. Подруги тоже рассмеялись. Видимо, все мы были со странностями.
– А потом я встретила мадам – на вечеринке у общего знакомого в Париже. Помню, она подошла и сказала: «Я слышала про твою жену. Ужасная трагедия. Как ты справляешься»? Вот так просто! Никто больше не догадался об этом спросить. Запомни, Лили, настоящая магия живет в словах!.. Мадам задала еще несколько вопросов: посадили ли убийцу, как я себя чувствую, как отреагировала семья Джиллиан… Мы проговорили весь вечер напролет. Через некоторое время я приехала сюда и начала участвовать в ее ритуалах – как и все мы. И в конце концов смогла отпустить прошлое. Хотя память о любимой по-прежнему живет в сердце.
– Как тебе удалось?
– Единого рецепта не существует. Суть одна: начать заново. Твоя прежняя личность, прежняя жизнь остались в прошлом. Их больше нет. Конечно, это печально – ведь ты теряешь человека, которого когда-то любили дорогие тебе люди. И это горькая потеря. Но мадам помогла мне обрести себя