Все в комнате примолкло; самые шуты не шевелились, будто страшась нарушить это занимательное зрелище. Волынской стоял как вкопанный: он пожирал Мариорицу глазами, он весь был у ног ее. На беду, княжна сидела по-восточному, и одна ножка ее, обутая в башмачок, шитый золотом, уютная, как воробышек, выглядывала из-под платья и дразнила его пылкое воображение. Государыня заметила силу его взглядов и сказала шутя, закрыв рукою лицо княжны:
— Господин Волынской, не сглазьте ее у меня. Вы смотрите на мою Лелемико, как лисица на добычу. Я с вами поссорюсь за это.
Волынской отвечал, как придворный, что он не мог не заплатить невольной дани красоте.
— И я ли один, — прибавил он, — виноват в этом проступке: ваше величество женщины, и сами не скрываете своего восторга при виде на княжну.
Разумеется, похвалы заставляли Мариорицу еще более краснеть, хотя и были ей приятны.
Во время этой сцены Бирон, чтобы избавиться от невольного обольщения или для того, чтобы не мешать страсти Волынского расходиться более и более, на собственную его гибель, ласкал государынину собаку и, казалось, на нее одное обратил свое внимание. Наконец, он сказал:
— Ваше величество изволите женить Кульковского; вот и свадебный дом строится, но о невесте не было еще слова.
— Ваша правда, подойник готов, а коровы еще нет, — отвечала, смеясь, государыня. (Бирон успел предупредить ее насчет барской барыни, сказав, что эта пара будет презабавная.) — Надо, — продолжала она, подозвав к себе Кульковского, — положиться на его вкус. Послушай, дурак, выбирай во всей империи, только не при моем дворе; даю слово, что, если изберешь достойную себя, не откажу быть твоею свахою.
Низко поклонился жених, положил руку на сердце, тяжело вздохнул и объявил, что страдает денно и нощно по госпоже Подачкиной и умрет, если она не будет его супругой.
— O ве, o ве![184] иссохнет бедный до второго пришествия, как спицка! — подхватил Лакоста.
— Oche bella armonia! — прибавил Педрилло, — corpo di bacco![185] одна толст, как бас, а другая — тоненька фагот.
— Не парочка, а чудо! — вскричал Балакирев, — в пустую бочку поселится саженная змея.
— Кто ж эта знаменитая Подачкина, на которую пал такой счастливый жребий? — спросила государыня.
— Не знаю, ваше величество, — сказал Бирон.
— Моя барская барыня, — отвечал, смутясь, Волынской. (У него вертелись в голове темные догадки насчет ее.) — Только удивляюсь очень, каким образом наш Парис, не сходя со стула в приемной его светлости, мог подметить такое сокровище, которое хранится у меня за тридевять замками.
— Надеюсь, господин Волынской, что вы не подожжете моего дворца, если мы похитим вашу прекрасную… как бишь? за которую дрались греческие цари?
— Елену! — подхватил Бирон.
— Да, хоть Алену?
— Боже меня сохрани! — отвечал Волынской.
— Так вы уступаете мне свою красавицу?
ebooksa