— С большим удовольствием.
— Благодари же, дурак!
И Кульковский, расшаркавшись перед кабинет-министром, рассыпался, как умел, в благодарности.
— Эта свадьба делается с позволения вашего, государыня, — сказал Бирон пасмурно, — но есть особы при вас, которые давно женаты и скрывают это от вашего величества.
Педрилло пал на оба колена и, зарюмив, вопил жалобным голосом:
— Виноват, матушка, только не снимай повинна головка.
— Как! у меня во дворце? без моего позволения? — сказала с неудовольствием Анна Иоанновна.
— Серсе приказал: лупи, а кто можно против серсе на кулачка маршир. Ах! если бы ваш величество видел la mia cara,[186] то простил моя. Глазка востра, бел, как млеко, нежна голосок, как флейтошка, ножка тоненька, маленька, меньше, шем у княжен, проворно тансуй, прыжки таки болша делай и така молоденька!..
Описание своей любезной сопровождал Педрилло страстною и отчаянною мимикой, прижимая то руки к сердцу, то вскидывая глаза к небу.
— Истину слов его, — сказал Бирон серьезно, — и я могу засвидетельствовать.
— Да это должна быть какая-нибудь танцовщица! Кто ж она? — спросила государыня.
— Не смей моя сказать… (Педрилло, испуганный, бледный, дрожал всем телом; холодный пот капал со лба.)
— Говори, я тебе приказываю.
— Девушка, жил здесь во дворес.
— Имя!.. что ж…
— Ах! страх моя берет и таскать душку во ад. Не казнишь моя…
— Говори, а не то… — вскричала с гневом государыня.
— Дочь… дочь, ох! придворна…
— Ну?..
— Дочь… придворна коза.