Дождь-городок

— А вы знаете, что это ваша обязанность?

— Знаю.

— Почему же вы ее не выполняете?

— Не успел, времени не хватило.

— А вам известно, что я имею право не допустить вас к уроку?

— Известно.

— Я сомневаюсь в том, что вы готовы к уроку! Вы к нему не готовы!

Я пожал плечами: «Господи! Ну за что он меня так невзлюбил?!»

— Почему вы не отвечаете? Готовы вы к уроку или нет?

— Готов.

— Хорошо, сейчас мы это проверим. Я пойду с вами на урок.

— Пожалуйста! — сказал я по возможности спокойно, но он добился своего — я начал нервничать. Я не любил его визитов. В отличие от Троицкого, Тарас не умел вести себя на уроках. Если директор сидел незаметно на последней парте с карандашом и тетрадкой, то завуч «активно участвовал», то есть делал замечания ученикам, задавал вопросы и вообще держался, как нервная женщина за пять минут до отхода поезда. Все это выбивало из колеи.

Но сегодня Тарас превзошел самого себя. Начал он с того, что заставил ребят два раза вставать: ему показалось, что они приветствовали нас недостаточно энергично. Потом отобрал пару авторучек. Дальше пошло совсем плохо. Завуч перебивал меня, грозил кому-то пальцем, стучал карандашом по парте и в конце концов я почувствовал, что теряю контроль над собой и над классом. Я вызывал не тех, кого собирался, а когда пришло время объяснять новый материал, мне уже было все равно, чем кончится этот урок, и объяснял я действительно скверно.

Теперь Тарас собрал все козыри. Оставалось только бросить карты.

— Вот видите! — торжествующе сказал он после звонка.

— Вижу, — ответил я апатично и поплелся в учительскую.

Там машинистка прикалывала на доску приказ. В приказе говорилось, что «преподаватель Крылов Н. С. неправильно, непедагогично вел себя при посещении на дому ученика Бандуры А., чем подорвал авторитет школы и сорвал порученное ему мероприятие». Учитывая непродолжительный стаж работы и отсутствие взысканий, директор счел возможным ограничиться тем, что ставил мне на вид.

Иногда очередной удар не добивает, а прибавляет злости. От моей апатии не осталось и следа. Возмущал не сам приказ, а то, что директор даже не счел нужным поинтересоваться объяснительной запиской, которая лежала у меня в кармане. Кроме того, приказ вывесили на стенку, где его мог читать каждый, в том числе и ученики. Они ведь тоже заходили в учительскую.

Я без стука распахнул дверь в директорский кабинет и услышал, как Тарас Федорович, стоявший у стола, говорил Троицкому:

— Нужно принять самые серьезные меры, Борис Матвеевич.