Тяга к свершениям: книга четвертая

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну, вот ты поменьше всякую ерунду смотри и спать крепче будешь, — заключил Майский с каким-то даже пренебрежением в голосе, несознательно ощутив сейчас свое превосходство над мнительным и легко внушаемым дядей.

— Ой, Максимка-а! — широко улыбнувшись и оголив блестящие зубы, шутливо произнес Павел Федорович в ответ на столь откровенно пренебрежительное замечание Майского.

Оба они замолчали и несколько минут ели в полной тишине.

— Чай будешь? — спросил Павел Федорович, закончив с ужином.

— Да.

— Только к чаю у меня ничего нет, — предупредительно добавил он в смущении.

— Ничего страшного! Я просто так попью.

Павел Федорович встал, убрал тарелки за собой и за Майским, который тоже уже поел, включил чайник и достал кружки. Пока он проделывал все это, то увидел на холодильнике свои книги.

— Смотри, что я сейчас читаю, — протянул Павел Федорович одну из них — это был новый завет. — Вот это книга! Здесь всё, — сказал он, положив на нее сверху свою руку. — Все можно найти. Такая мудрость заложена в каждом слове, в каждой фразе.

Павел Федорович имел в этот момент самый, что ни на есть серьезный вид. Лицо его не выражало сейчас столь привычной улыбки, глаза смотрели в высшей степени проникновенным взглядом, а говорил он тихо и спокойно; но одновременно с этим в нем читалось сильнейшее внутреннее волнение и даже трепет, как бывает, когда человек делится чем-то важным и сокровенным.

В этот момент с холодильника раздался щелчок вскипевшего чайника, и Павел Федорович поднялся за ним, положив книжки на стол. Подталкиваемый любопытством, Майский глянул на вторую книгу — это были толкования предсказаний индейцев Майя о приближающемся конце света. Взяв чайник, Павел Федорович разлил по кружкам чай и вернулся на табуретку. Майского так и подмывало сыронизировать сейчас над столь принципиально различающимися философскими увлечениями дяди, но он сумел сдержать в себе это желание, переведя разговор на общие темы. Еще минут пятнадцать они не торопясь потягивали чай, беседуя в основном о делах предприятия, после чего Майский попрощался и отправился домой.

Оставшись один, Павел Федорович сразу принялся готовиться ко сну. Он убрался на столе, подмел пол (даже не пытаясь собирать мусор, который во время подметания и без того весь сваливался через щели между досками в неведомую бездну) и помыл посуду, совершив для этого два захода на общую для всего этажа кухню. Вернувшись в комнату, он проверил свою одежду и, убедившись, что она была во вполне еще сносном состоянии, достаточно чистая и почти не мятая, решил сегодня ничего уже с ней не делать, а только достал из висящих не вешалке брюк деньги и тщательно неспешно пересчитал их — там по-прежнему было ровно двадцать четыре тысячи. После этого он убрал деньги назад в карман брюк, сходил помылся в уборной, насколько это можно было сделать в раковине, потому что душевая оказалась занята, и, вернувшись в комнату, сразу лег в кровать.

Еще не было и десяти часов вечера, но Павел Федорович уже не стал ни читать, ни смотреть телевизор. Он работал в магазине по одиннадцать часов в будни и по тринадцать в выходные, торгуя ежедневно и имея в месяц свободными лишь два-три дня, когда его подменял Майский. Такой режим сильно изматывал Павла Федоровича, и он давно уже подметил, что если не засыпал до десяти, то на следующий день чувствовал себя разбитым и совершенно неработоспособным. Проблем же с самим сном у него не было никаких. Сняв с себя всю верхнюю одежду и оказавшись в кровати, Павел Федорович испытал глубокое облегчение и расслабление каждой мышцы своего тела; чувство это было столь ярким и всеобъемлющим, какое бывает только у человека, в течение целого дня всего себя отдавшего делу и до самого последнего момента не имевшего ни единой возможности прилечь и расслабиться. В сладком наслаждении с улыбкой на лице Павел Федорович закрыл глаза и уже через минуту крепко спал.

VI

Будильник заиграл в полвосьмого утра. Его мелодия буквально ворвалась в крепкий сон Павла Федоровича, прервав его так же резко, как тот и начался. Он открыл глаза, отключил будильник, незамедлительно поднялся и уселся на краю кровати.

Проснувшись, Павел Федорович никогда не лежал в постели подолгу. Его утреннее время было полностью расписано, но с таким расчетом, чтобы все можно было делать без какой-либо спешки и очень тщательно. Неторопливые, скрупулезные сборы по утрам придавали Павлу Федоровичу дополнительную уверенность в своем внешне виде, да кроме того, такой темп был удобен, если вдруг возникали какие-нибудь задержки или появлялись непредвиденные дела — достаточно было лишь чуть-чуть ускориться, чтобы и для них нашлось время. Сегодня же все шло по плану, и он собирался в своей привычной, неспешной манере.

С минуту еще Павел Федорович просто сидел, смотря на улицу сквозь окно, расположенное всего в полуметре от кровати. Солнце уже давно встало, успело подняться над крышами близлежащих домов и хорошо осветить двор. Во многих местах на дороге выделялись яркие темно-серые пятна мокрого асфальта, густая листва тополей, росших прямо напротив окна, сплошь была украшена крупными переливающимися каплями, а воздух, проникавший в комнату через открытую форточку, наполнял ее прохладой и свежестью. «Хорошо, видимо, пролил ночью, — подумал Павел Федорович. — А сейчас небо совсем чистое. Наверное, днем дождя больше не будет… Но зонтик все-равно надо с собой захватить», — заключил он про себя и с этими мыслями влез в тапочки, поднялся с кровати, надел трико и майку, взял зубную щетку, полотенце, мыло, бритву и направился в уборную.

— Здравствуй, Егорыч! — поприветствовал Павел Федорович щуплого старичка лет за шестьдесят, который как обычно пришел в уборную раньше него и уже вовсю умывался, заняв одну из раковин.

— Утро доброе! — радушно отозвался пожилой мужчина.

— Как коленка? Удачно все прошло?