Тяга к свершениям: книга четвертая

— Да, Паша. Все сделали по лучшему разряду! Доктор сказал через две недели смогу на танцы ходить!

— Здорово! — искренне порадовался за старика Павел Федорович, устраиваясь у раковины по соседству.

Уборная комната представляла собой небольшое, отделанное плиткой, помещение с двумя закрашенными зеленой краской окнами. Она служила одновременно и туалетом и ванной: здесь были расположены три кабинки с унитазами, шесть умывальников и даже один душ. Эта уборная была в общем пользовании всех мужчин, проживающих на этаже, а еще одна, точно такая же, находилась через стенку по соседству и предназначалась для квартиранток женского пола.

Приходя по утрам в уборную, Павел Федорович редко встречал здесь еще кого-нибудь, помимо Егорыча, но спустя всего каких-нибудь десять минут, в помещении, как правило, было уже не протолкнуться. Вот и сейчас к тому времени, когда он закончил мыться, с особой основательностью произведя необходимые утренние процедуры, все шесть раковин вместе с душем были уже заняты, а сзади сразу за спинами у умывающихся скопилась приличная очередь. Подгоняемый раздраженными нетерпеливыми взглядами ожидающих, Павел Федорович поспешил собрать свои принадлежности и направился назад в комнату. Здесь он позавтракал, надел свою темно-синюю рубашку в белую полоску, черные брюки (при этом еще раз проверив и тщательно пересчитав лежавшие в них деньги), сложил в пакет книги, папку с какими-то бумагами, в него же положил молоток, плоскогубцы, сверток с пригоршней гвоздей, обулся и совсем позабыв про зонт, который еще полчаса назад решил непременно взять с собой, вышел из комнаты.

— Привет, Санька, — с улыбкой поздоровался он со здоровяком, который как обычно с оголенным торсом уже курил у окна возле выхода на лестницу.

— Привет Паша, — пробасил тот и ответная улыбка изобразилась на его лице, в мгновение разрушив прежнюю грозную наружность и придав огромному мужчине какой-то наивный, даже глупый вид. — Покурим? — сходу предложил он.

— Нет, я бросать решил.

— Ну ты даешь! Удачи тебе.

— Спасибо, — ответил Павел Федорович, уже находясь на лестнице.

Спустившись, он вышел на улицу и живо зашагал по тротуару, энергично размахивая при ходьбе руками и размышляя о тех делах, которые ему предстояло сегодня сделать. Была суббота и город только-только начал просыпаться: прохожие не попадались ему навстречу, да и машины редко проезжали мимо, лишь на мгновение разрушая царившее утреннее спокойствие шумом, который тут же спешили унести с собой куда-то вдаль. На небе не было ни тучки: яркое солнце начало разогревать насыщенный влагой воздух и, несмотря на то, что от общежития до магазина было всего несколько минут ходьбы, Павел Федорович в своих плотных черных брюках успел прилично спариться и даже вспотеть, так что с облегчением вошел в прохладное помещение.

Здание, в котором располагался их с Майским книжный магазин, являло собой кирпичную пристройку в один этаж, примыкавшую к жилому многоквартирному дому. Зайдя внутрь, посетители попадали в большое квадратное помещение, правую сторону которого арендовал продавец канцелярии (ее занимали деревянные полки и прилавки, доверху заставленные тетрадками, ручками, бумагой, карандашами и прочими товарами), а левая половина была отдана предпринимательнице, торгующей нижним бельем и трикотажем. В помещении отсутствовали окна, если не считать две узкие форточки в верхней части стены слева от входа, отчего у посетителей магазина создавалось впечатление, будто они находятся в подвале, что, в общем-то, было недалеко от истины.

— Здра-авствуйте, здравствуйте, — зайдя в помещение, сходу поздоровался с присутствующими Павел Федорович, сияя своей металлической улыбкой.

Здесь уже находились две его коллеги — продавщицы, которые пришли раньше и по обыкновению разбирали товар, готовясь к началу нового торгового дня. Канцелярией ведала хмурая и неразговорчивая женщина средних лет; ее наняли только неделю назад, отчего она чувствовала себя еще не в своей тарелке. Трикотажем же торговала сама хозяйка товара — уже пожилая дама, лет за шестьдесят. Несмотря на свой возраст, она вела вполне активный образ жизни, умудряясь на старости лет неплохо зарабатывать, да к тому же была очень приятной собеседницей.

— Галя, — сразу обратился Павел Федорович к пожилой продавщице трикотажем, — инструменты я добыл, так что сегодня все сделаю.

— Ой, спасибо, Паша, — взволнованно и спешно произнесла та. — Я тебе так признательна!

— Пока не за что, — скромно заметил Павел Федорович и, несколько смущенный столь пылкой благодарностью за еще не сделанную работу, направился вглубь магазина.

Здесь, в дальней от входа стене находилось две межкомнатных двери старого, еще советского типа, со вставленными почти во всю площадь рифлеными стеклами. Серые и невзрачные они совершенно терялись в сумраке помещения, и редко какой посетитель вообще замечал их. Одна из дверей, та, что была закрыта на защелку, вела в уборную, а вторая, запертая на висячий замок — в маленькую комнату, в которой и торговал Павел Федорович. Отперев ее, он вошел внутрь.

Комнатка по площади была раз в пять меньше основного помещения. Справа сразу за дверью стоял стол, а от него вдоль стен протянулись высокие в два метра прилавки, накрытые серой простыней. В стене слева в дальнем ее углу была устроена небольшая дверца, над которой висели настенные часы, а ближе к входу имелось одно окно. Окно это было не многим шире форточек, расположенных в большом помещении, и находилось так же под потолком, но ввиду небольших размеров самой комнаты здесь его света вполне хватало, чтобы днем не было необходимости включать искусственное освещение.

Павел Федорович положил пакет на стол и сразу направился к дверце в стене слева. За дверцей находилась крохотная коморка, из которой он достал ведро с тряпкой, швабру и, набрав в уборной воды, принялся мыть пол у себя в помещении. Следуя неизменной привычке, он проводил влажную уборку каждое утро, даже не задумываясь над ее необходимостью. При этом сейчас, летом, пол вполне достаточно было протирать раз в три дня, и если кто-нибудь подсказал бы Павлу Федоровичу, что в это время года такая ежедневная уборка совершенно излишняя, то он, наверное, согласился бы и стал мыть реже, но почему-то еще никто не открыл ему этот секрет. Закончив, он убрал ведро со шваброй обратно в коморку и только тогда снял с прилавка покрывавшую его простынь.

Расположенный вдоль двух стен прилавок имел восемь полок в высоту, сплошь заставленных книгами. В основной своей массе это были объемные широкоформатные энциклопедии или автобиографии знаменитых личностей эксклюзивных подарочных форматов по дорогому оформленные и радовавшие глаз своими красивыми тесненными обложками и глянцевыми страницами с множеством ярких рисунков. Самую нижнюю полку прилавка, которая была практически на уровне пола, занимали детские книжки и журналы, а также мягкие игрушки — тоже на продажу. Кое-какой товар находился на столе у Павла Федоровича. Здесь стояли две коробки: одна — полная дисков с художественными фильмами и передачами о животных; вторая — с различными тоненькими брошюрами религиозной направленности (всё в куче: библия, буддийские трактаты, Фэн-Шуй, превеликое множество современных альтернативных учений и почему-то сюда же Павел Федорович отнес литературу, пропагандирующую здоровый образ жизни). Кроме этого в углу слева, у самого входа прямо на полу в несколько высоких стопок по тридцать-сорок штук были сложены старые невзрачные и потрепанные книги, как правило, еще советских изданий, толстые, не имевшие рисунков даже на обложках и очень по-простому оформленные. Здесь была нетленная классика отечественной и зарубежной литературы, которая издавалась в советское время немыслимыми тиражами, разбавленная популярными в последние двадцать лет детективными, приключенческими и мелодраматическими романами. Эти книги Павел Федорович покупал с рук по десять рублей за штуку, а продавал по двадцать. Но если несли их ему в огромном количестве (что говорить — хоть одна книжка Толстого или Пушкина найдется, пожалуй, в любом доме), то покупать напротив никто не хотел, и их скопилось здесь уже несколько сотен. За исключением этих старых изданий, которые все шли «по двадцатке», к каждой книге и игрушке были аккуратно приделаны маленькие желтые ценники. Ценники Павел Федорович подписывал вручную и на всех в обязательном порядке очень тщательно и с явной любовью выводил свою роспись.