В подобном отличии есть нечто мощное, воспринимаемое интуитивно. Если мой терапевт скажет, что я замечательный, я обрадуюсь его мыслям, может быть даже слишком буду рад, но где-то в глубине засомневаюсь, не является ли это только терапевтической техникой, не говорит ли он нечто подобное каждому и действительно ли сказанное соответствует моей значимости. И даже если я сочту, что терапевт так и думает, то это не значит, что я сам думаю подобным образом. В детстве, мои родители были, в основном, единственным источником информации о (внешнем) мире, а я был чистой доской, на которую можно было записать все, что угодно. Это состояние непродолжительно, а так как все мы постигаем собственную ценность из повседневной жизни, то представление о себе будет, вероятно, улучшаться только временно, когда кто-то любящий говорит нам, как мы прекрасны.
С другой стороны, если терапевт действительно понимает происходящее во мне и помогает увидеть, что я такой не из-за некоей врожденной испорченности, но в силу неизбежных законов причины и следствия, то появляется вероятность иного отношения к себе, а вместе с ней и возможность измениться.
Когут считает решающей задачей взрослого его умение искать людей (объекты самости=self-objects), которые будут удовлетворять некие зрелые нарциссические потребности. (Вспомните, что у Когута понятие «нарциссический» не является унизительным. Нарциссическая энергия составляет ценную и важную часть личности.) Для того, кто нашел эти объекты самости, важно воспринять зрелое нарциссическое удовлетворение, предлагаемое ими, через зеркализацию, идеализацию или посредством альтер-эго. Те из нас, кто имеет расстройства самости, а таких, я думаю, большинство, увековечивают свои затруднения, а именно: (1) не ищут людей, которые предоставили бы им удовлетворение, (2) ищут примитивные формы этого удовлетворения или (3) не умеют принять зрелое удовлетворение, которое им предлагается. По Когуту, одна из целей терапии состоит в том, чтобы научить клиента удовлетворять эти потребности[74]. Терапевт, который вместо этого берется сам удовлетворить эти потребности, по мнению Когута, лишает расширению способности клиентов искать объекты самости.
Какого типа фрустрация оказывается помогающей?
Мы заметили, что, в общем, многие школы терапии считают необходимой определенного рода фрустрацию, дабы побудить клиента уйти от хорошо известного к новому, в частности, к пугающему новому. Когут не противоречил этому, хотя на него и не произвела впечатления фрустрация, следующая из терапевтической холодности и неэмпатических реакций. Он считал, что оптимальная терапевтическая фрустрация имеет другой источник. Нечто наиболее примитивное в клиенте желает детского удовлетворения, то есть клиент хочет, чтобы его сжимали в объятиях, говорили, какой он замечательный, обещали защиту от любых напастей и т. д. Несмотря на предусматриваемую им эмпатию, Когут не давал такого удовлетворения. В обстановке теплоты и поддерживающей эмпатии создавалась оптимальная фрустрация, стимулировавшая изменение и развитие.
Давайте посмотрим на разницу между реально производимой зеркализацией и эмпатическим сообщением клиенту того, что вы поняли напряженность потребности в зеркализации.
Клиент: Кажется, мои сослуживцы считают меня неинтересным. Я начинаю понимать, что никто по-настоящему не хочет проводить со мной время, или пойти позавтракать, или что-нибудь подобное. Да и сам я не нахожу себя достаточно интересным человеком или, скажем, очень привлекательным. (Он останавливается и выжидающе смотрит на терапевта.)
Соблазнительным для многих терапевтов будет ответить на это: «Ну, что касается меня, то я нахожу вас интересным и, думаю, вполне привлекательным». Это особенно соблазнительно, если все сказанное правда. Поэтому существует альтернатива. Другой (классический психоаналитический) вариант — хранить молчание и ждать. Когут не советует ни один из них. Чтобы понять его рекомендации, следует помнить, в какой степени он подчеркивал, что манера говорить так же важна, как и сами слова. Все необходимое должно быть высказано с теплотой и сочувствием, иначе это будет расценено как критика. А Когут считал для себя приоритетным не заставлять никого выслушивать наставления и критику.
Терапевт (пытаясь как можно лучше почувствовать, что означает подобное переживание): Должно быть, очень больно считать, что люди не находят тебя интересным и привлекательным.
Клиент (все еще, выжидательно): Да, действительно. (Теперь совершенно ясно, что он ждет утешения.)
Терапевт: Мне кажется, с такой неуверенностью в собственной привлекательности и интересе для окружающих у вас должна быть огромная потребность в том, чтобы узнать, действительно ли это так, действительно ли они реагируют на вас подобным образом. Мне кажется, здесь вы часто должны испытывать эту потребность, — узнать, нахожу ли я вас интересным и привлекательным.
Клиент: Это правда. Я все время об этом думаю.
Терапевт: Должно быть, это весьма болезненно. (Предполагает, что клиент не готов углубляться в эту тему.)
Клиент: Ну, на счет этого? А разве неправда, что вы тоже испытываете ко мне подобные чувства?
Терапевт: Я действительно понимаю, как важен этот вывод для вас. Думаю, вам гораздо полезнее, с моей помощью понять этот вопрос, чем выслушивать мое мнение о вас. Эти мнения не лучше, чем чьи-нибудь еще. Полагаю, для вас важнее другое. Это очень важная тема. Будет гораздо лучше, если попытаемся понять ее, вместо того чтобы искать некое минутное утешение.
Клиент: Да, это большая проблема. Наверное, самая большая.
Психоаналитический критик Когута вскричал бы здесь: «Нечестно!» — и заявил бы, что когда терапевт у Когута работает таким образом, он фактически отвечает на вопрос, если не словами, то манерой. Своей теплотой, интересом и заботой он многое сказал о ценности клиента. На это, как мне кажется, Когут мог бы ответить: «Виновен, так как обвинен». Теплота и интерес действительно являются составляющими коррективного эмоционального переживания, которое Когут считал обязательным в терапии. Еще он мог бы добавить, что такое теплое и эмпатичное понимание пройденного клиентом тернистого пути очень отличается от заявления, в котором клиент объявляется самым лучшим в мире.
Понимание и объяснение
Когут рассматривал терапию как процесс, состоящий из двух компонентов: понимания и объяснения[75]. Первейшей задачей терапевтов является понимание своих клиентов настолько глубоко и полно, насколько это возможно. Орудие такого понимания — эмпатия, а необходимое условие — предельная открытость. Когут считал, что терапевты должны быть готовы отойти от своих предубеждений и теорий по мере того, как направляют свою способность эмпатии на клиента. Задача состоит не в определении отношений клиента в рамках какой-нибудь теории, а в том, чтобы понять его переживания настолько, насколько это возможно. Когут писал: «Если и есть один урок, который я должен выучить в течение своей жизни как аналитик, то это урок о том, что мои пациенты говорят правду; много раз, когда я считал, что прав я, а мои пациенты — нет, оказывалось, порой только после длительного исследования, что моя правота была поверхностна, в то время как их правота оказывалась глубже и мудрее»[76]. Мы уже видели, что отказ Гилла рассматривать феномен переноса в качестве искажений побуждает значительное уважение к клиенту. Твердая уверенность Когута в том, что клиент является знатоком самого себя, углубляет это уважение. Здесь снова подход Когута объединяет в себе гуманистическую психологию и психоаналитическую традицию. Гуманистические терапевты и ведущие групп, последователи Карла Роджерса, давно утверждают, что клиент знает себя. Традиционно это рассматривается как прямая противоположность психоаналитическому взгляду с его понятиями бессознательного, сопротивления и защит, каждое из которых подразумевает, что клиенты мало знают о себе. А тут психоаналитик утверждает, что они знают о своих нуждах гораздо лучше, чем терапевты, которым неплохо было бы тщательно слушать и пытаться эмпатически понять переживания клиента.
Первой задачей является понимание и передача этого понимания клиентам. Как и Роджерс прежде, Когут считал, что уже это само по себе терапевтично. Если ты не делаешь ничего, кроме как стремишься к наиболее глубокому пониманию клиента и сообщаешь ему о своем понимании, то переживание само приведет к изменениям в жизни клиента. Интуитивно вывод кажется правильным, не так ли? Определенно, в собственном опыте это может стать уникальным — есть в мире еще кто-то, чей главный приоритет состоит в том, чтобы максимально точно понять мои переживания и передать мне, что они действительно восприняты. Роджерс назвал это чувство вознаграждением. Трудно поверить, что оно не повлияет глубоко на мое мнение о себе.
ebooksa