Между психотерапевтом и клиентом. Новые взаимоотношения

Недавно обстоятельства вынудили меня закрыть свой офис и принимать клиентов во временном помещении. Одна из клиенток отказалась встречаться там, потому что припарковывать машину в том месте было слишком трудно. Она была рассержена даже моим вопросом об этом. Я составил целый список грехов Когута. Пришлось сказать ей о том, что стоянка здесь не хуже, чем где бы то ни было, и что в основе ее гнева, возможно, существует нечто другое. Клиентка становилась все раздраженнее и раздраженнее, в конце концов разозлился и я. Это прямо-таки перерастало в бедствие. Когут нашел бы собственный выход из подобной ситуации и сказал бы с теплотой: «Понимаю, как неприятно для вас постоянно расстраиваться во время наших встреч. Думаю, действительно трудно найти место, где вы могли бы припарковаться. Мне кажется, появились бы другие неприятности, если бы наши встречи проходили где-нибудь еще. Вероятно, некоторые из этих неприятностей высказать было бы гораздо сложнее, чем о трудности с парковкой автомобиля». Если бы она и дальше продолжала борьбу, Когут мог бы сказать: «Думаю, действительно неприятно, когда тебя лишь ставят в известность о переезде, не спрашивая твоего мнения на этот счет. Наверное, происходящее похоже на пример из тех случаев, когда вами помыкали и решения принимались за вас, а вам лишь оставалось соглашаться с ними или нет. Должно быть, это очень тяжело».

Скажи я что-нибудь подобное, и появилась бы возможность исследовать другие ее чувства, хотя ситуация могла обернуться и неудачей. Но в любом случае, клиентка почувствовала бы, что ее слышат и понимают. А так я стал всего лишь еще одним из многих людей, говоривших, что все, ею сделанное, — неправильно.

Объяснение

Понимание является терапевтическим, по мнению Когута, но лишь частично. Согласно Когуту, полная терапия требует также объяснения — помощи клиентам в понимании того, что их поступки или чувства, или отношение к терапевту имеют законченный обусловленный историей их жизни смысл.

Если бы в предыдущем примере терапия была продвинута так, что у меня скопилось достаточно информации, и если бы я думал, что клиент готов к этому, Когут вполне мог потребовать, чтобы я сказал: «Понятна ваша сильная реакция на это изменение. Мне известны противоречивость и ненадежность вашего отца. Вы никогда и ни в чем не могли положиться на него. Поэтому, очевидно то, что любое проявление противоречивости и ненадежности в наших отношениях вас сильно расстраивает».

Объяснение имеет три функции:

1. Оно помогает клиентам понять корни своих поступков и расширить их когнитивное понимание самих себя.

2. Когут, как и Гилл, был терапевтом ре-переживания, и вполне вероятно, что он рассматривал значение взаимоотношений в процессе объяснения. Так оно и было. Объяснение углубляет чувство взаимопонимания. Если терапевт понимает, чем обусловлены мои поступки и признает, что мои проблемы вытекают не из-за внутренней испорченности, а из раннего опыта, тогда он по-настоящему понимает меня. Понимает и принимает.

3. Согласно Когуту, который был также терапевтом взаимоотношений, объяснение имеет еще одно значение: терапевт и клиент являются коллегами, создающими систему объяснений; их взаимоотношения строятся на более сложном и зрелом уровне, чем те, которые основываются только на эмпатии. Таким образом, клиент учится устанавливать отношения на более зрелом уровне.

Совместное понимание и объяснение несут в себе много терапевтических ценностей: они создают способствующий развитию климат, расширяют понимание клиентами своей жизни, ставят поведение клиента более глубоко под контроль эго. В дополнение к этому у клиентов появляется возможность выстроить новые структуры самости (self-structures).

Преобразующая интернализация в терапии

Вспомним, что согласно теории развития Когута составляющие самость структуры выстраиваются постепенно через превращенные (трансмутирующие) интернализации[77]. Когда родители в большей степени оказываются поддерживающими, так как отражают идеализированные образы (imago) и альтер-эго, их неизбежные неудачи позволяют детям самостоятельно обеспечить себе эти функции. Наши клиенты испытывают трудности, потому что их родители оказались не в состоянии снабдить своих детей некоторыми (или всеми) из этих функций. Поэтому терапевтическая задача состоит в том, чтобы дать возможность клиенту выстроить те структуры, которые не сложились у него в детстве. По мнению Когута, структуры самости строятся в терапии так же, как они возводились в раннем возрасте. Если терапевт является по большей части эмпатичным, то создаются условия для построения структур. Так же, как родитель не может быть абсолютно понимающим, абсолютно эмпатичным все время, так и терапевт не может быть совершенным. Неудачи неизбежны. Терапевт может быть в плохом настроении или рассеян, или просто потерять нить рассказа клиента. И кроме того, возможности иметь в своем в распоряжении терапевта на все время нет. Каждый может заболеть или взять отпуск. Терапевт не в состоянии постоянно находиться у телефона, чтобы ответить на звонок. Если текущие ошибки не слишком часты, не травматичны и терапевт признает их с эмпатией и без защищенности, то опять появляется возможность, предоставленная неизбежными ошибками хорошего родителя в образе терапевта. Клиент открывает для себя возможность обеспечивать эту обнадеживающую эмпатию без посторонней помощи. Каждый раз, в таком случае, происходит процесс превращенной интернализации, закладывается новый кирпичик в структуру самости. В успешной терапии структуры строятся постепенно до тех пор, пока не будет исчерпан первоначальный дефицит или пока не будут созданы адекватные компенсаторные схемы. Так же, как и в модели Гилла, незащищенность со стороны терапевта является ключом к успеху.

Посмотрим, как это может работать:

Клиент: Я не хотел приходить сюда в эти дни. (Так же, как и в модели Гилла, терапевт молча исследует последние события на предмет возможности такой реакции в результате чего-то сказанного или сделанного им же. Интересно, что классически обученный терапевт скорее всего поинтересовался бы сначала, какой недавно всплывший материал стал причиной беспокойства клиента. Когут вначале подумал бы: «Не виновен ли я в недостатке эмпатии?»)

Терапевт: Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?

Клиент: Вероятно, нет. Я привык ждать прихода сюда с нетерпением, но в последнее время мне не хочется приходить.

Терапевт: Мне вспомнилось, что пару недель назад я назвал вам время моего летнего отпуска. Может быть, я был недостаточно чувствителен к тому, каким образом эта новость на вас подействует.

Клиент: Да, это так. Я подумал, что нет никакого смысла продвигаться далее, пока вы не вернетесь.

Терапевт: Для меня в этом много смысла. Помню, что когда вы жили со своей бабушкой, она часто уходила, не сообщая, когда вернется. Это так огорчало вас. Поэтому вполне понятно, почему вы расстроились, узнав о моем отпуске, особенно когда я так бесцеремонно сообщил об этом.

Искушение обвинить клиента в наших собственных неудачах существует всегда. В случае, упомянутом несколькими страницами раньше, моей первой реакцией было чувство уверенности в своей правоте и молчаливое обвинение клиента в упрямстве, с которым она настаивала на казавшейся мне ужасно глупой проблеме парковки. Такая защита всегда искушает, — и это очень дорого обходится. В модели Когута главная ценность незащищенности состоит в содействии способности клиента понять, что ошибка совершена не им, а это, в свою очередь, дает ему возможность обеспечить утраченную для себя эмпатию и, таким образом, начать процесс восстановления самости.