Тесса зажала воздушный майларовый шарик коленями и взяла промасленный бумажный пакет.
– Придумала, где собираешься спать? – спросила Шеветта, разворачивая свой сэндвич.
– В фургоне, – сказала Тесса с набитым ртом. – Там все есть, в смысле пена, спальные мешки.
– Только не там, где он стоит, – сказала Шеветта, – там место такое, довольно людоедское.
– Ну и где тогда?
– Если у него еще остались колеса… Есть место, рядом с одним пирсом, в самом начале Фолсом-стрит; люди паркуют там тачки и там же спят. Копы знают об этом, но смотрят сквозь пальцы; им же легче, раз все паркуются в одном месте, выходит вроде как кемпинг. Но куда приткнуться иногда не вдруг найдешь.
– Это хорошо, – сказала наевшаяся Тесса и тыльной стороной ладони вытерла жирные губы.
– Цыплята с моста. Их разводят у Оклендского конца, кормят объедками и всякой дрянью.
Шеветта откусила сэндвич – белая квадратная булочка, присыпанная мучной пылью, – и стала жевать, уставившись от нечего делать в окошко «Сбойного сектора».
Квадратные плоские бирки из пластика разных цветов и размеров сперва озадачили ее, но потом она поняла: это были диски для данных, древние магнитные носители информации. А вон те здоровенные круглые блины черного пластика – аналоговые аудиомедиа, механическая система. Ставишь иголку на спиральную борозду и крутишь эту хреновину. Откусив еще кусочек, она отошла от Тессы, чтобы получше все рассмотреть. В окошке виднелись мотки тонкой стальной проволоки, погрызенные розовые цилиндры из воска с выцветшими бумажными ярлыками, желтоватые прозрачные пластиковые катушки четвертьдюймовой коричневой пленки…
Разглядывая этот склад, она увидела в глубине шеренги старинных процессоров, большинство в корпусах из этого грязно-бежевого пластика. Почему вот люди в первые двадцать лет компьютерной эры абсолютно все делали этого мерзкого цвета? Все цифровые устройства, изготовленные в том веке, были почти на сто процентов такого же убогого сиротского цвета беж – если, конечно, дизайнеры не стремились к какой-нибудь особенной крутизне, и тогда, пущего драматизма ради, неизменно красили все черным. Но в основном эту старую рухлядь штамповали по одному шаблону – безымянных, неприметных оттенков светло-коричневого.
– Все, теперь этой штуке каюк, – печально вздохнула Тесса, которая, прикончив свой сэндвич, снова взялась ковырять отверткой с микрожалом в «Маленькой Игрушке Бога». Отчаявшись, она сунула отвертку Шеветте. – Верни это ему, ладно?
– Кому?
– Сумоисту из лавки.
Шеветта взяла инструмент и вошла в «Сбойный сектор».
За прилавком стоял молодой китаец, весивший, судя по виду, фунтов двести, а то и больше. Голова, как обычно у борцов сумо, недавно обритая, с петушиным хвостом на макушке, маленькая бородка под нижней губой. На нем была хлопковая рубашка с короткими рукавами, в больших тропических цветах, а мочку левого уха пронзал конический шип голубого люцита. Парень стоял за прилавком возле стены, обклеенной рваными постерами с рекламой доисторических игровых приставок.
– Это ведь ваша отвертка?
– Она справилась? – Он даже не шелохнулся, чтобы взять инструмент.
– По-моему, нет, – сказала Шеветта, – но думаю, поняла, в чем проблема.
Послышалось тихое быстрое щелканье. Она посмотрела вниз и увидела робота шести дюймов ростом, стремительно семенящего через прилавок на длинных мультяшных ножках. Он был похож на рыцаря в доспехах: глянцево-белые щитки-сегменты поверх сверкающего каркаса из стали. Она уже видела таких роботов: это были дистанционные периферийные устройства, контролируемые программой, которая заняла бы почти весь объем памяти стандартного ноутбука. Робот остановился, сложил кисти ручек вместе, виртуозно исполнил миниатюрный поклон, выпрямился и протянул свои крохотные кистевые зажимы к отвертке. Шеветта позволила ему взять отвертку и напугалась от резкого рывка его маленьких рук. Он встал по стойке смирно, пристроив инструмент на плечо, словно крохотную винтовку, и отдал Шеветте честь.