– Здесь, внутри. В эту штуковину набито четыреста двухфутовых обрезков тоненькой стальной цепочки, острой как бритва.
Райделл взвесил в руках нелепый предмет, взяв его за обе рукоятки и оттопырив пальцы, чтобы случайно не нажать на кнопки.
– И эта штука…
– …сделает из тебя котлету, – закончил Фонтейн.
– Я слышала выстрел, – сказала Шеветта, убрав с глаза мокрую тряпку.
– Ничего не слышал, – сказал Райделл.
– А я слышала, – сказал Шеветта. – Всего один.
– Двадцать второй же калибр, – заметил Фонтейн, – почти и не слышно.
– Я не могу больше тут сидеть, – заявила Шеветта.
На этот раз и Райделлу послышался выстрел. Просто хлопок. Короткий, отчетливый.
– Знаете что, ребята, – сказал он, – пойду-ка я посмотрю, что к чему.
Шеветта наклонилась к нему – один глаз заплыл, темно-лиловый, распухший, почти закрылся, второй – серый, одновременно испуганный и гневный.
– Это не телевизор, понял? Знаешь, в чем разница? Это не серия чего-то там. Это жизнь. Твоя жизнь. И моя. И его, – она показала на Фонтейна, – его тоже, – она показала на мальчика в шлеме. – Почему ты не можешь просто посидеть?
Райделл покраснел, почувствовал, как у него горят уши.
– Я не могу просто сидеть и ждать, когда…
– Да знаю я, – сказала Шеветта. – Чего от тебя еще ждать-то.
Райделл протянул Фонтейну чейн-ган и встал на ноги; его бок затек, но не так страшно, как он боялся. Фонтейн вернул ему пушку.
– Засовы на входной двери как отпереть?
– Никак, – ответил Фонтейн. – Я их не запирал.
Райделл вышел из-за невысокой перегородки, скрывавшей их от застекленной двери и окон.