Святой Франциск Ассизский

Брат Леоне ответил:

— Столь большую милость получишь ты от Бога, что вознесен будешь и прославлен в вечности, ибо тот, кто унизит себя, возвысится, а другого ничего не скажу, ибо Господь говорит моими устами.

Святой Франциск зарыдал, но от радости, и служба эта стала одной из самых прекрасных в его жизни, еще более радостной, чем беседа с соловьем. Так от ученика-овечки учитель получил желанное утешение, а когда брат Леоне стал священником, он выбрал его своим духовником, в уверенности, что Господь даровал тому необычайное и пророческое знание проникновения в его душу.

Несмотря на такую честь, кроткий друг Франциска до конца не мог разгадать тайну великой души, хотя изучал учителя, молился за него и пытался проникнуть в самое сокровенное — в близость Франциска к Богу. Он следил за Франциском, когда тот тосковал; кроме того, он боялся потерять его, боялся, что Франциск его забудет, а сам он, оставшись один, начнет ошибаться. Брат Леоне — духовник, секретарь и поверенный святого, — на самом деле был кающимся и не мог жить без его любви. Святой Франциск знал его лучше, чем он сам знал себя, и для того, чтобы уберечь его от уныния, написал ему письмо, оставшееся образцом нежности:

«Говорю с тобою, как мать, сын мой, и все слова, сказанные мною до сих пор, хочу вкратце изложить тебе в одном соображении и совете, если же после этого тебе захочется придти ко мне, то приди, ибо вот что я советую: как бы ни решил ты следовать примеру и нищете Господа Нашего, дабы угодить Ему, так и поступай, с благословением Божьим, и пусть это будет наложенным мною послушанием. Если же для блага души и для утешения тебе необходимо придти ко мне и ты хочешь этого, приходи, Леоне, приходи».

Письмо это раскрывает души этих людей и их дружбу, которая была для святого Франциска, как посох для странника. Она давала ему радость чистую — но не совершенную.

БРАТ ДЖИНЕПРО

До своего обращения блаженный Франциск любил компанию знатных людей, впоследствии же полюбил бедных, и если прежде он больше всего восхищался изысканными манерами, то теперь полюбил естественность сердечного порыва, пусть даже наивную и грубую. Люди, обладавшие природной прямотой, так же радовали его, как полевые цветы, или лесная земляника, или пролетающие ласточки. Среди его рыцарей был один странный человек по имени Джинепро, покоривший всех простодушием, щедростью и весельем. Эти три дара могут сделать человека шутом или святым, жизнь его может быть фарсом или праздником. Выдумки Джинепро были знамениты среди рыцарей Круглого Стола.

Однажды он узнал, что больной собрат умирает от желания поесть вареной свинины, и сказал:

— Предоставьте это мне.

Он схватил кухонный нож, отправился в заросли, где паслось стадо свиней, поймал одну, отсек ей ногу и убежал, бросив отчаянно орущее животное. Потом вернулся на кухню, содрал со свиной ноги кожу, помыл и сварил ее, и с победным видом принес еду больному, а пока тот ел рассказал ему о своей битве со свиньей, чтобы его развеселить. Но тут в Порциунколу влетел разъяренный хозяин стада и все рассказал святому Франциску. «Быть не может», — ответил Святой и добрыми словами понудил крестьянина уйти, но как только тот вышел, подумал: «Уж не брат ли это Джинепро со своими выходками?» — и послал за ним.

«Ну, конечно, — искренно признался тот, — это сделал я, а брат мой так утешился и обрадовался, что если бы я отрезал ноги сотне свиней, Бог был бы доволен мною».

Доводы эти не обрадовали святого Франциска. Он объяснил брату Джинепро, что тот, при всех благих намерениях, совершил воровство, и велел на коленях просить о прощении законного владельца свиней. Брат Джинепро пошел к нему, и так много сумел сказать, и так унижал себя, рассказывая о том, сколько добра принесла свиная ножка, что хозяин едва ли сам не просил прощения и, чтобы закрепить добрый мир, зарезал свинью, зажарил ее в печи и послал в Порциунколу, чтобы отобедать вместе с братьями.

В другой раз Джинепро назначили поваром на кухню, и он огорчился, ибо работа эта отвлекала его от молитв, и потому решил настряпать сразу на две недели. Он отправился в селение, попросил у людей огромные кастрюли, потом попросил мяса, салата, кур, яиц, зелени, вернулся в монастырь, разжег сильный огонь и стал варить все вместе — кур прямо в перьях, яйца в скорлупе, травы с кореньями, покрытыми землей. Стали возвращаться к обеду братья, и один из них, заглянув в кухню, увидел, что брат Джинепро мечется от одной кастрюли к другой, перемешивая варево палкой вместо поварешки — та была слишком коротка, он ведь не мог подойти к полыхавшему очагу. Товарищ его посмотрел на него с изумлением, посмеиваясь про себя, но не проронил ни слова, а когда вышел из кухни, сказал остальным братьям:

— Должен вам сообщить, что сегодня брат наш постарался на славу.

Наконец брат Джинепро велел звонить к обеду и вошел в трапезную, раскрасневшийся от печного жара и от работы. Поставив на стол почти всю пищу, он сказал братьям:

— Ешьте вволю, потом мы пойдем молиться, я приготовил еду на две недели.

Тут предложил он им варево, которое поросята не стали бы есть, а он же расхваливал его, чтобы сбыть поскорее с рук; а увидев, что братья к еде и не притрагиваются, воодушевил их такими словами:

— Курочки эти утешат ваш разум, стряпня моя сбросит с вас усталость. Она такая вкусная!

Братья виновато рассмеялись, увидев в этой мешанине и любовь к Богу, и тягу к молитве, и презрение к чревоугодию, но учитель не позволил брату быть столь легкомысленным и слишком вольно пользоваться Божьей милостью. Одумавшись, брат стал на колени посреди трапезной и признал свою вину, объявив, что ему надо вырвать глаза, а может, и повесить за все грехи, а потом плача удалился и целый день не показывался.