Счастливцы с острова отчаяния

22
18
20
22
24
26
28
30

Джосс, смотревший себе под ноги, поднимает голову:

— На востоке разрушено почти все. Нет больше ни причала, ни пляжа, ни консервного завода, ни радиостанции. Все, по самую антенну, залито лавой.

В ответ — ни слова.

— И потом, — скороговоркой продолжает Джосс, — должен также сказать, не осталось ни баранов, ни кошек, ни птицы. Собаки набрасываются даже на пингвинов. Уцелел лишь рогатый скот, но он одичал и разоряет поля. Всюду кишат крысы: они сожрали у меня рюкзак и ботинки. Полный разгром…

Симон, как школьник, поднимает руку:

— А баркасы?

— С ними все в порядке, — живо отвечает Джосс, обрадовавшись, что может сообщить своим утешительную подробность. — Моряки с «Леопарда» вытащили их на берег и опрокинули вверх дном.

— А дома? — кричит Агата, страстная хозяйка, единственная, кто владеет парой специальных тапочек, чтобы не портить начищенный паркет. Но этот вопрос повторяют еще тридцать ртов, и похоже, что Джосс удивлен. Точнее, огорчен. О домах, правда, он и не подумал по-настоящему, но твердил про себя, что они, ставши ненужными, все-таки уцелели. Потому что Джосс — человек молодой, который не построил еще ни своих стен, ни своей жизни. Потому что холостому парню в отличие от отца дом не кажется благом, связью, столицей долгой повседневной жизни. Это — другая добрая новость для тристанцев! Джосс, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, выложил напрямик:

— Дома-то! Да они и с места не сдвинулись.

— Нет, — сказал Ульрик, вдруг охваченный желанием тоже рассказать об увиденном. — Лава проникла почти повсюду. Поток лавы спустился с горы на деревню. Но остановился в двадцати шагах от дома Элии.

— Но крыша сгорела, — уточнил Джосс. — Она была совсем близко от лавы, и на нее попали угольки. Но сгорела только эта крыша Ученые спорили об этом. Если учесть угол склона, то лава должна была затопить всю деревню. Но из кратера сначала ползла совсем вязкая лава, она толкала перед собой своего рода вал из камней, а когда она стала жидкой, то эта преграда отбросила ее в другую сторону, к морю.

Рассказывая, Джосс замечает, как у всех меняются лица, и он даже не подозревает, что на его лице написаны те же чувства, какие выражают лица остальных слушателей.

— Да это же перст господень! — восклицает Агата.

Название «перст господень» сохранится за спасительным холмом из камней. Джосс колеблется. Убежденный в том, что ему нужно сказать своим: «Ну вот, я видел, что всему конец!» — Джосс понял, что грешит отчаянием. Окруженный учеными, имеющими современные коттеджи в Эссексе и Сюррее, считавшими неразумным, как и все священники, историю Тристана, совершенно безумным предположение о возврате на остров, Джосс позволил себе поддаться их доводам. Как и Ульрик, который теперь недружелюбно смотрит на миссис Гринвуд, виновную в тех же сомнениях.

— Если я правильно поняла, — говорит она, — дома не слишком пострадали, но остров в таком состоянии, что жить на нем стало нельзя.

Джосс нерешительно качает головой, осаждаемый взглядами тристанцев. Можно на острове жить или нет, точно ответить он не смог бы. Это — не его дело.

— Но все-таки, — продолжает миссис Гринвуд, — жить на вулкане, который прорвало и активность которого наверняка возобновится.

— Может, и возобновится, — сказал Уолтер. — Она уже могла возобновиться сто лет назад, а мы спокойно жили у его подножия.

— Положение ухудшилось, это точно, — согласился Симон. — Мы потеряли пристань, цех, скот, вот о чем надо подумать. Но сто лет назад на острове также не было ничего этого. Все, что сделали одни люди, другие могут сделать заново. Что, если вулкан только слегка рассердился на нас…

— Мы поторопились уехать! — воскликнул Сэмуэль.