— Я не ела шесть дней, — подтвердила я, кивая.
Жан вымыл посуду (то ли любил это делать, то ли меня жалел), затем водрузил на стол бутылку шампанского и фрукты.
— Здесь открывать или, может, перенесем это все в спальню?
— А почему тут нельзя? — насторожилась я.
Он ответил со всей серьезностью:
— Согласно фэншуй, шампанское и фрукты нужно поглощать только в месте, где люди спят.
— А иначе что?
— Иначе денег не будет, — не моргнув глазом, выдал этот хитрец.
— Врешь как дышишь, — пробормотала я, но все же послушно захватила бутылку и вазу с фруктами в спальню.
Там определила их на журнальный столик и достала из буфета два бокала. На глаза попались две чайные фарфоровые пары, и я, подумав об Изольде, неожиданно заревела.
— Что такое? — испугался Жан. — Я что-то сказал не то?
— Нет, просто… Это подарок Изольды, — показала я на чашки и продолжила реветь.
Жан кинулся открывать бутылку, но получалось у него неловко, и ему пришлось бегать на кухню за полотенцем. Не знаю, отчего он сразу не взял его, но я была слишком занята своей тоской и льющимися в связи с нею слезами и не могла ему подсказать. Наконец он подсунул к самому моему рту наполненный искрящимся напитком бокал.
— Пей!
Я выпила. Он тоже. Мы не чокались. Для меня это был не праздник, а поминки, а в этом случае не чокаются.
— Ну как? — Жан меня обнял за плечи. — Отпустило?
— Вроде.
Я посмотрела в его добрые глаза, и с этого момента мое тело мне не принадлежало.
— Хочу мороженое.
— На улице всего пятнадцать градусов, а в квартирах не топят.