Цайт: Разве это не последствия ошибочной политики?
Пелевин: Некоторые считают это логическими последствиями неразумной политики, некоторые логическим следствием напротив — очень разумной.
Цайт: Тут нам снова пришлось бы вернуться к теории заговора: Ельцин хотел сохранить власть и потому…
Пелевин: Не хочется верить, что человек способен на такое. Было бы ужасно жить в таком мире.
Цайт: В вашей первой книге — «Омон Ра» — молодых людей мучили и калечили для полетов в космос. Это критика советского мифа о покорителях космоса. Вы выросли на этом мифе?
Пелевин: Я рос не на советских мифах, а скорее под ними, понимаете? Советские мифы не были какой-то благодатной почвой для роста. Наоборот, они по природе деструктивны. Я никогда не верил ни в один из советских мифов. Едва ли кто-то верил.
Цайт: Полеты к другим мирам — у этого есть ведь и положительная сторона, не так ли?
Пелевин: Что значит: «улететь в иные миры»?! Все миры прямо здесь, где мы с вами сидим. Чтобы туда попасть, не надо никуда лететь. Буддистский текст «Аватамсака-сутра» гласит, что мир создается исключительно в уме. Каждое перемещение из одного пространства в другое — это, прежде всего, психический акт.
Цайт: Как вы пережили воспитание в коллективе, пионерские лагеря, школьную муштру?
Пелевин: Само понятие коллектива мне глубоко ненавистно. Я никогда не хотел реализоваться в коллективе.
Цайт: Мне кажется, что за коллективизмом, управляемым со стороны государства, скрывался неприкрытый эгоизм. Стоит только посмотреть на политику обогащения ельцинского клана…
Пелевин: Да, да, да. Конечно, вы правы. Вся наша приватизация — это просто перевод собственности в руки бывших партийных боссов. Вы знаете, зачем людям оставили их квартиры? Чтобы люди, сидящие на своих партийных дачах, могли присвоить их себе. Эксперимент по вживанию человеческой души в человеческий мозг — та самая идеологическая модель из тридцатых и сороковых годов — как попытка обуть башмаки на три размера меньше. Вообще, организационная модель российского общества напоминает мне очередь. Здесь, на Западе — это семья, а в России — очередь.
Цайт: Но у вас ведь есть семья?
Пелевин: Мой отец недавно умер. Он был офицером. Мать еще, слава богу, жива. Мы были обычной советской семьей. Я не представляю для вас ценного психоаналитического материала.
Цайт: И не было никаких травм в детстве? Вас не били, вы не падали в яму?..
Пелевин: Нет, и я не подглядывал за родителями во время их занятий сексом. А что вообще за травмы? Самая тяжелая травма, которую человек может испытать — это трагедия рождения.
Цайт: Вы помните об этом?
Пелевин: Конечно, и это затмевает все остальное. Повторение травмы рождения — вот то, что происходит сейчас со многими россиянами. Процесс появления на свет из утробы социалистической матери проистекает в четыре пренатальных этапа: первый — единение с космосом — состояние общности с коллективом. На втором этапе роженица тужится, и роды начинаются — это эпоха позднесоветского разложения. Потом процесс рождения — это перестройка, реформы — все то, что мы сейчас переживаем. Но роды протекают тяжело. Голову младенца ухватили щипцами, но так и хочется взять и размозжить ее. Как вам? Может хватит психоанализа?
Цайт: А что на четвертом этапе?
Пелевин: Что? Диалектическое повторение первого. Процесс сладостного единения с процветающим западом.