Семь лет за колючей проволокой

Быстро подскакиваю.

— Извините, на каком основании вы отбираете камеру? — с трудом сдерживаясь, чтобы не нагрубить, спрашиваю я.

— Виктор Николаевич, никто не хочет забрать виде-окамеруудевушки…

— Это моя жена! — поправил я, с трудом скрывая удивление, что он обратился ко мне по имени-отчеству. — Тогда в чём дело?

— Я просто хочу стереть запись!

— На каком основании? С каких это пор съёмка дня рождения запрещена в России? — Я уже готов был начать «качать права»…

— Я хочу стереть только то место, когда наши люди появились в зале, ничего другого стирать я не собираюсь! — Он успокаивающе улыбнулся.

— Вы можете сказать, на каком основании произошло ваше вторжение на празднование дня рождения моего брата? — недовольно поинтересовался я.

— Извините, отвечать на этот вопрос не входит в мою компетенцию…

— Кто у вас старший?

— Вон тот, что без головного убора и с папкой в руке!

— Как его зовут?

— Если полковник сочтёт нужным, то сам назовётся, — мягко отказал тот.

Я подошёл к Полковнику, хотел представиться, но он улыбнулся:

— Виктор Николаевич, мы вас прекрасно знаем, знали мы и то, что вы здесь будете, и именно поэтому никого не уложили лицом в пол…

Не знаю, что послужило причиной подобного заявления — любовь к моим книгам или тот факт, что представитель Президента России по правам человека Ставропольского края во время моего визита к нему назначил меня своим помощником и выдал соответствующее удостоверение, но услышать это было приятно.

Мне пришло в голову, что наезд Органов связан с Владимиром, а этого я никак не мог допустить: и потому, что он — мой родственник, и потому, что он гостит в моём доме, но главное, потому, что совершенно был уверен, что он чист перед Органами и законом. Тем не менее мои опасения оказались небеспочвенными. Более трёх часов пробивались по компьютеру документы, снимался на видеокамеру каждый гость, но никого не отпускали. Более того, долгое время посередине зала сидели все сотрудники ресторана — официанты, повара, бармен… Дошло до того, что столы опустели, но их никто заново не накрывал.

Я подошёл к официантам и спросил:

— Почему на столах ничего нет?

— Нам запретили работать.