Стенающий колодец

Дальше отец постановил, что в этом доме больше никто не должен жить и не пользоваться вещами оттуда. Поэтому, хотя тот участок был одним из лучших, он приказал людям с домом покончить и сообщил, что любой, кто хочет, может прийти с вязанкой хвороста, чтобы сжечь его.

Вот что он сделал. Сложили они хворост в гостиной и разобрали соломенную крышу, чтобы огонь хорошо разгорелся, и подожгли они хворост, а так как из кирпича были только труба да печка, дом быстро сгорел. Труба еще оставалась, когда я была маленькой, но потом и она развалилась.

Теперь я расскажу вам последнее. Конечно же потом люди много лет говорили, что видели мистера Дэвиса с его молодым человеком: одного из них в лесу, а другого – на месте сгоревшего дома или на тропинке, особенно весной и осенью. Не могу отвечать за их слова, но, если привидения существуют, очень похоже, что такие люди не в состоянии обрести покой. Но слушайте дальше.

Однажды вечером, в марте, как раз перед тем, как мы с нашим дедушкой должны были пожениться, мы гуляли с ним вместе в лесу, собирали цветы и болтали, как обычно болтают влюбленные друг в друга молодые люди, и так мы были увлечены друг другом, что не обращали внимания, куда идем. И вдруг я закричала, и дедушка ваш спросил, что случилось. А случилось то, что я почувствовала, что мою руку что-то кольнуло. И я посмотрела и увидела на руке черную гадость, я ударила по ней другой рукой и убила ее. И показала я ее ему, а он в таких вещах разбирался и сказал: «Такой огромной мухи я раньше никогда не видел». И хотя мне она показалось не такой уж большой, я не сомневалась, что прав он. И тогда мы огляделись, и подумать только – стоим на той самой тропинке прямо напротив бывшего дома, и, как мне потом сказали, как раз на том месте, куда люди носилки на минуту поставили, когда вы шли из садовой калитки. Будьте уверены, мы так оттуда помчались… вернее, я очень испугалась и стала тянуть вашего дедушку оттуда, а он все медлил – так ему было любопытно. Но я все равно увела его с этого места. Не знаю, действительно ли мы видели там то, что видели, или же яд от укуса этой противной мухи стал на меня действовать, и мне что-то такое почудилось… Но Боже мой, как распухла моя рука! Она стала такая огромная! И болела тоже! Никакое лекарство не помогало, и тогда моя старая нянюшка уговорила матушку попросить одного умного человека из Баскомба посмотреть руку. Только он мне и помог.

Он сказал, что я – не первая, кого так укусили, и знал, что делать. «Когда солнце набирает силу, – объяснил он, – и стоит высоко в небе и когда оно начинает ослабевать и садиться, то тем, кто бродит по этой тропинке, приходится соблюдать осторожность». Но какую именно мазь он положил мне на руку и какие слова при этом прошептал, нам он не сказал Потом мне сразу полегчало, но позже я слышала, что многие пострадали так же, как и я. Правда, в последнее время такое редко происходит – по-видимому, подобное тоже со временем умирает.

Вот почему, Чарльз, я не велю тебе не только собирать ежевику на этой тропинке, но даже и ягодки не сорвать. И теперь, когда ты сам все знаешь, думаю, что ты и сам не захочешь.

Ой! Немедленно спать.

Что, Фанни? Оставить свет в твоей комнате? Что за ерунда!

Сейчас же переодевайтесь и не забудьте прочитать молитву на ночь И если вашему папе я не понадоблюсь, когда он проснется, то приду сказать вам «спокойной ночи». И да, Чарльз, если я услышу, что ты пугаешь свою сестричку, я тут же расскажу об этом твоему папе, и ты знаешь, что тогда будет.

Дверь закрывается, и бабушка, минуты две послушав, как дети идут спать, снова начинает вязать. Сквайр все еще спит.

Жил человек близ церковного кладбища

Как вам известно, Мамилий – лучший герой-дитя у Шекспира – начал рассказывать историю об эльфах и гоблинах своей матери-королеве и придворным дамам, но тут явился король в сопровождении стражи и отправил королеву в тюрьму. И история оказалась неоконченной – Мамилий вскоре умер, так и не успев ее досказать.

Так что же там было дальше? Шекспиру-то это, несомненно, было известно, и осмелюсь заявить, что и мне тоже. На самом деле история эта не нова. Вы наверняка слышали ее не один раз, да и сами ее рассказывали. А форму ей придать можно любую, какую захочешь. Вот вам моя.

Жил человек близ церковного кладбища. Нижний этаж его дома был каменным, а верхний – деревянным. Парадными окнами он выходил на улицу, а задними – на кладбище при церкви. Когда-то этот дом принадлежал приходскому священнику, но (а это происходило во времена королевы Елизаветы) священник женился, и ему понадобилось помещение попросторнее. К тому же жене его не нравился вид на кладбище из окна, особенно по ночам. Она утверждала, что видит… не важно, что она там утверждала… во всяком случае, покоя она мужу не давала, пока тот не согласился перебраться в здание побольше на той же улице.

А в этом доме поселился Джон Пул, вдовец, и жил он там совсем один.

Что похоже на правду, потому что он еще и странностями отличался, мягко говоря. В те времена людей хоронили обыкновенно по ночам и при свете факелов. Так вот, заметили люди, что, как только случались похороны, Джон Пул так и приникал к своему окну, на верхнем ли этаже, на нижнем – в общем, откуда лучше было видно.

Однажды ночью хоронили старушку. Она слыла очень богатой, но в краях этих ее невзлюбили. Болтали, что она не христианка и что в ночь Иванова дня и в ночь Дня Всех Святых дома ее не бывает. На ее красные глаза было страшно смотреть, и даже нищие не стучались к ней в дверь. Тем не менее все свое богатство она оставила церкви.

В ночь ее похорон никакой бури не наблюдалось – было светло и тихо. Но несмотря на то, что она специально оставила деньги на свои похороны, трудно было нанять носильщиков и факельщиков. Хоронили ее не в гробу, а в шерстяном одеянии. И присутствовали там лишь те, кому это сделать пришлось… да еще Джон Пул глазел из окна. И, перед тем как засыпать могилу, священник наклонился и что-то кинул на тело… это что-то звякнуло… и тихим голосом произнес следующие слова: «Пусть твои деньги умрут с тобой». Потом он быстро ушел, и все остальные тоже разошлись, остался только один факельщик, который светил могильщику и его подручному – они могилу засыпали. И оказалось, что они плохо постарались, потому что на следующий день – а то было воскресенье – люди, пришедшие на кладбище, сильно сердились на могильщика, потому что новая могила выглядела очень неопрятно. И точно, когда он сам пришел поглядеть, она выглядела хуже, чем он ее оставил.

Тем временем Джон Пул пребывал в крайне необычном для него состоянии: ликовал и нервничал одновременно. Он стал проводить вечера в гостинице, что было непохоже на него, и тем, с кем он беседовал, все намекал, что у него появились деньжата и что ищет домик получше.

– И неудивительно, – ответил ему как-то раз кузнец. – Я бы не смог жить в таком доме, как ваш. Я бы всю ночь трясся от страха.