Последняя инстанция

— Мои запросы на рубль с мелочью. Пара пива и бутерброд. Были бы люди как люди.

Не повезло бедняге на людей. Не попадалось ему порядочных. Так, что ли?

— Это другой вопрос, — усмехнулся он. — Мы все порядочные, когда касается нас лично.

То есть? Нет, перышек теперь уж он не распускал — потянуло на скепсис. Мы бы могли постепенно докопаться до корня, но я забежал вперед: стало быть, сущность товарищества ставится под сомнение?

Глянув на меня насмешливо, он помолчал, пососал папироску, сказал загадочно:

— Это как в поезде.

Что за сравнение пришло на ум? С чьих слов? А в том, что своих у него маловато, я уже, пожалуй, успел убедиться.

— Едешь, бывало, по двое суток, а то и больше, — прижмурившись, предался он приятным воспоминаниям. — Картишки, водочка, то да се. Дружба народов. А чуть приехали — каждый по себе, уже и в глаза не смотрит. Уже плевать ему на те двое суток. Как не было. Один за багаж болеет, у второго — где ночевать в голове, третий к окошку прилип. За двадцать километров до конечного пункта табачок врозь, это закон. Мы все артельные, когда в дороге и когда местов на всех хватает, а чуть домашним запахло — уже другой аппетит.

— Ну, знаешь, — сказал я, — примерчик глубиной не блещет. Что с пассажира взять? Фигура пассивная. Картишки, водочка — не показатель. Надеюсь, на меня-то не в обиде?

Он дернулся весь, будто обожгло его, но это не ожог был, а ложная тревога, рассмешившая весельчака чуть ли не до слез.

— В обиде? Вот это даешь! На золотых людей по отношению ко мне не обижаюсь!

Стало быть, попал я в золотой фонд, и тоже не сдержал улыбки:

— Такая честь?

— А как же! — ухмыльнулся он. — По заслугам.

Я был зол на Лешку, на Жанну, на ребят из редакции, — на Геннадия злиться мне с какой стати? Улыбка у меня была, однако, злая, и я это чувствовал.

— Умеешь, значит, среди всякого сброда различать заслуженных?

— Умею! — посмеялся он от души. — Наука нехитрая. Ты — мне, я — тебе. Круговорот. На этой механике вся жизнь построена. Если ж твой клапан открыт, а мой закрыт, механика та — собачке под хвост.

— Ну что ж, отрегулируем, — сказал я теперь уж без всякой улыбки. — Телевизор у меня исправен, в цветной приставке не нуждаюсь. Чем еще можешь быть полезен?

— Чем! — удивился он весело. — Многообразием. За ним-то и гонишься, материал собираешь, такая твоя задача, я ж не пентюх, вижу.

— А если задачи вообще не ставятся? Такого не допускаете, товарищ Подгородецкий?