Бельгодер и эскорт остались во дворе, а Фауста и сержант спустились по лестнице, следуя за каким-то человеком, освещавшим им путь. В коридор, на ходу приводя в порядок свой костюм, выскочил заспанный мужчина.
— Вот и господин комендант, — произнес сержант.
— Я услышал сигнал рога, — сказал Бюсси-Леклерк, пытаясь рассмотреть, с кем говорит, — а так как, кроме монсеньора герцога де Гиза, есть только один человек который знает сигнал…
— Этот человек — я, — сказала Фауста. — Пойдемте к вам, господин де Бюсси, нам нужно поговорить.
— Я к вашим услугам, сударыня, — ответил Бюсси-Леклерк, который по голосу понял, что перед ним — переодетая женщина.
Бюсси-Леклерк провел Фаусту в свои апартаменты.
— Господин Леклерк, — сказала Фауста, — вас должны были предупредить о том, что мне необходимо увидеться с вами по делу чрезвычайной важности…
— Сударыня, — ответил Бюсси-Леклерк, рассмотрев Фаусту, — меня предупредили, что сегодня ночью ко мне прибудет гонец с распоряжением герцога, но я был далек от мысли, что посланец, почтивший своим посещением эти грустные места, окажется столь очаровательным.
Бюсси закрутил усы и с гордым видом стал ждать ответа на свою любезность.
Еле заметная презрительная улыбка искривила губы Фаусты.
— У вас здесь, — сказала она, — находятся две узницы, девицы Фурко?
— Да, сударыня, — ответил солдафон, удивленный, что его комплимент не произвел впечатления.
— Эти узницы должны быть отданы на суд народу?
— Завтра утром, сударыня… Сказано — сделано, уж мы-то держим свое слово. Народ хочет повесить и сжечь этих девиц, и так оно и будет!
Бюсси-Леклерк выпрямился во весь рост, надеясь таким образом внушить страх, раз уж быть галантным у него не вышло.
— Одна из девиц Фурко будет повешена и сожжена, — сказала Фауста, — что же касается другой, вы ее освободите.
— О! Это невозможно, сударыня, — воскликнул Бюсси-Леклерк, едва не подпрыгнув от изумления. — Я обещал отдать народу двух еретичек на сожжение, и парижане их получат. Никогда Бюсси-Леклерк не изменял своему слову.
— Вы сдержите слово, господин Леклерк. Как зовут приговоренных? И какого они возраста?
— Старшей, Мадлен, лет двадцать; младшей, Жанне, около шестнадцати.
— Вот эту вы и отпустите… Мадлен будет отдана народу. А Жанна — помилована.