— Хм! Такие истории могут рассказать многие из нас, бедных цыган, которых гонят, травят, избивают, вешают, колесуют, сжигают и даже иногда пытаются обратить в христианство, то есть сделать нечестивцами.
Фауста усмехнулась. Вино, каким бы слабым ни показалось оно Бельгодеру, развязало ему язык.
— Короче говоря, — продолжал негодяй, и взгляд его темных глаз стал совсем мутным, — эта история не покажется вам слишком любопытной. Вы, должно быть, слышали подобные рассказы раз сто, и они не трогали вас, так как речь в них шла о цыганском ребенке.
— Разве я не говорила тебе, что считаю, что цыгане сделаны из того же материала, что и христиане? — важно произнесла Фауста. — И что я уважаю их религию, и их обычаи не кажутся мне достойными порицания?
— Да, вы говорили мне это!.. И именно поэтому я так привязался к вам и предан вам, как собака.
Фауста опять улыбнулась.
— Так говори без утайки, — сказала она. — Если по отношению к тебе была допущена несправедливость, быть может, я смогу ее исправить…
— Слишком поздно! — глухо произнес Бельгодер.
— Если у тебя на сердце незаживающая рана, может быть, я смогу залечить ее!
— Пусть мое сердце разорвется на части, если я позволю ему успокоиться!
— Наконец, если ты затаил зло на своего обидчика, если ты хочешь отомстить, то, как ты знаешь, я могу тебе помочь.
— Да! — сказал тогда Бельгодер. — Вы можете ужесточить мою месть. Вы сильны и могущественны. Вы можете заставить Клода страдать!
— Значит, ты хочешь отомстить одному только Клоду?
Бельгодер только что допил бутылку и уронил голову на руки. Фауста сделала знак, и полная бутыль тотчас заменила на столе пустую.
— Послушайте, — продолжал Бельгодер, — я для вас просто животное, не так ли? Кто я есть? Грязный цыган. Существо, которого опасаются из-за его кулаков и ненавидят за его злость. А что вы скажете, если я признаюсь, что в этой груди зверя бьется человеческое сердце?
Фауста не отвечала, она ждала.
— А между тем это так, — заявил Бельгодер. — Каким бы поразительным это ни казалось, у меня есть сердце, потому что было время в моей жизни, когда я не помышлял ни о ненависти, ни о мести… время, когда я любил!
Бельгодер опять замолчал, как будто опасаясь вызвать картины прошлого.
— Продолжай! — сказала Фауста повелительно.
— Когда-то, — заговорил Бельгодер, — я был не таким, как нынче. Не хочу сказать, что я был агнцем, но и тигром я тоже не был. Короче говоря, я себе жил, не задумываясь ни о добре, ни о зле, ни о Боге, ни о дьяволе, пока однажды не почувствовал, что влюблен… Пустяк для любого другого мужчины, но настоящий удар для меня! Я отлично осознавал, что очень уродлив. Мне столько раз говорили об этом… Я был самым сильным, самым опасным во всем таборе. Любой, кто смотрел на меня косо, мог быть уверен, что ему несдобровать. Я мечтал жить мирно, но только и делал, что дырявил чужие шкуры. Меня боялись… Мужчины и женщины — все трепетали передо мной. A я трепетал перед Магдой. Трепетал, потому что знал о своем безобразии и потому что вокруг Магды всегда крутилось пять или шесть красавчиков, самый уродливый из которых был во сто раз красивее меня.
ebooksa