— Именно сегодня, Жак Клеман, ты узнаешь, как достичь земного счастья, бессмертия и райской жизни. На владычицу, возведенную в ранг Святого Отца, возложена обязанность наставить вас на путь истинный… Слушайте же ее…
Тотчас ангел отступил назад и, как показалось монаху, растаял в воздухе. Комнату вновь залил свет, и юноша, испуганный и взволнованный, бросился к тому месту, где только что стоял ангел. Но он увидел лишь гобелен, который закрывал часть стены.
Мысль об обмане не могла прийти в голову Клеману. Но если бы это и случилось, он вынужден был бы признать очевидное: за гобеленом, который он приподнял, не было никакой двери.
— Во имя неба, сударыня, — вскричал он, поднося руки ко лбу, — вы ничего не видели в этой комнате, пока здесь царила тьма?!
— Господин монах, придите в себя, я прошу вас… все это время свет горел ярко и ровно!
— Как? Эта комната ни на миг не погружалась во тьму?
— Ни на миг…
— И вы не видели небесного создания там, около этого гобелена?..
— Я видела только вас, господин монах…
— Да сохранит Господь мой разум! — промолвил Жак Клеман.
— Поверьте мне, господин монах, — Всевышний сохранит вам разум, покуда ваш разум будет служить Ему.
— Так что же я должен сделать? — вскричал молодой монах.
И внезапно вспомнив слова ангела, он вновь опустился на колени, коснулся лбом пола и, распростершись перед Фаустой, прошептал:
— Вы — владычица, возведенная в ранг Святейшего Отца, я это знаю, я это вижу, я в это верю, так сжальтесь же надо мной…
Фауста долгим взглядом посмотрела на лежащего у ее ног монаха. Но не сострадание смог бы прочесть в ее взоре Жак Клеман, если бы застиг ее врасплох, а лишь холодную решимость.
— Не жалости достойны вы, но — зависти, — сказала она с той властной интонацией, которая была ей столь свойственна, — ибо вы избранник, предназначенный самим Господом для осуществления великого деяния.
— Так вы знаете? — спросил, задыхаясь, монах.
— Я знаю, что вы получили от ангела кинжал, похожий на тот, что я получила сама и который я вам только что показала. Этим кинжалом вы должны поразить Валуа…
— Значит, — сказал монах голосом, в котором все еще слышалось сомнение, — мне и впрямь придется убить короля?..
— Кто станет в этом сомневаться, ведь этот король — преступник!