Взгляд Пардальяна помрачнел, беззаботное прежде лицо стало хмурым, губы сжались.
— Знаете, Югетта, — вдруг сказал он, поставив локти на стол, — нет никого в мире, кто любил бы меня… кроме вас…
Собака жалобно и обиженно завыла.
— И кроме тебя! — сказал Пардальян, гладя красивую голову Пипо. — Что ж, поскольку лишь вы двое меня любите, я не вижу причины скрывать от вас тайны своего сердца. — Он помолчал. — Знайте же, госпожа Югетта, что я был так печален тогда потому, что я потерял мою Лоизу…
— Умерла! — сказала хозяйка с искренним и глубоким сочувствием. — Лоиза де Монморанси умерла!..
— Лоиза де Пардальян, графиня де Маржанси, — поправил шевалье. — Она ведь была моей женой, а меня удостоили графского титула. Да, она мертва… В день, когда мы покидали Париж, в тот ужасный день, когда мы шли по колено в крови, обезумев в аду гнусного побоища…
— Святой Варфоломей! — пробормотала, вздрагивая, Югетта.
— Да… Это случилось в тот день, когда мой отец погиб от ран на Монмартрском холме. Это случилось в ту минуту, когда я склонился над отцом, распростертым на траве. Дьявол подкрался и ударил Лоизу кинжалом… Налейте же мне выпить, моя прелестная Югетта.
— О! Это ужасно! — сказала хозяйка. — В один день пережить смерть отца и той, кого вы обожали!..
— Нет! — сказал Пардальян, осушив бокал. — Рана была неглубокой. Лоиза быстро поправилась…
— И что же? — пролепетала хозяйка.
— Мы обвенчались… в Монморанси. Я надеялся, что мы будем счастливы. Тогда я думал, что очутился в раю. Потому что, и вы это знаете (Югетта опустила глаза), я обожал Лоизу, как буду обожать до своего последнего вздоха воспоминания, которые я храню о ней… Я любил этого ангела, сошедшего на землю. Я завоевал ее своим сердцем и своей шпагой… она была моей душой…
Голос Пардальяна едва заметно дрожал, его взгляд был устремлен вдаль, в прошлое…
— Бедный шевалье! Бедная Лоиза! — вздохнула Югетта, забывая о своей любви перед чудом любви чужой.
— Да! А через три месяца ангел улетел… Вскоре после свадьбы я заметил, что Лоиза чахнет. Но я говорил себе, что так сильно люблю ее, что смерть не осмелится приблизиться к ней! Однажды вечером у нее началась лихорадка, а на следующее утро она обвила мою шею руками, что-то прошептала и тихо скончалась, с любовью глядя на меня своими прекрасными голубыми глазами…
Воцарилось долгое молчание.
— Бедный шевалье! Бедная Лоиза! — проговорила наконец хозяйка тем задушевным голосом, который действует на сердечные раны, как целительный бальзам на раны телесные.
И видя, что шевалье молчит, она осторожно спросила:
— Ваша жена умерла от этой лихорадки?
Пардальян поднял на нее тусклый взор и покачал головой: