Генрих де Гиз не знал, кто сейчас любовник его жены, однако же был уверен, что любовник у нее есть, ибо иначе и быть не могло. Но кто он? Когда Париж начал волноваться, как море перед бурей, он отослал Екатерину в Лотарингию под присмотром дуэньи, в которой был уверен… Однако из письма принцессы Фаусты он узнал, что его женушка вышла в одну дверь лишь для того, чтобы без промедления войти в другую… Пора было прекратить эту комедию…
Вернувшись в свою резиденцию, герцог де Гиз заперся в личных покоях для беседы с человеком, о котором говорилось в письме Фаусты.
Следующий день он провел, диктуя письма и отдавая приказы. Он произвел в полковники Лиги Буа-Дофина, который сражался на баррикадах, и назначил Бюсси-Леклерка комендантом Бастилии. Он отправил людей к старой королеве-матери, мужественно оставшейся в Париже, несмотря на мятеж и бегство ее сына, и к господину де Арлею, первому президенту Парламента, чтобы предупредить их о своем визите. Он был беспокоен, и на его лице лежала печать душевной муки.
Вечером того дня, когда шевалье де Пардальян вышел с постоялого двора «У ворожеи» с намерением отыскать следы Виолетты, двое мужчин в темных одеяниях остановились на краю Ситэ перед домом с облупившимся фасадом, за которым скрывался сказочный дворец.
Один из них постучал и, когда железная дверь отворилась, посторонился, пропуская вперед своего спутника. Войдя, человек скинул плащ, и двое стражей, постоянно дежуривших в вестибюле, узнали угрюмое и бледное лицо герцога де Гиза.
Герцога провели через ту же анфиладу богато убранных комнат, где накануне проходил палач; еще менее, чем мэтра Клода, Гиза удивила роскошь, к которой его взгляд несомненно привык. Но вместо того, чтобы направиться к мрачной комнате смерти, комнате, нависающей над Сеной, тот, кого называли «королем Парижа» и кого Париж хотел бы назвать королем Франции, прошел в левое крыло этого дворца, то есть к той стороне, где дом Фаусты соприкасался с постоялым двором «Железный пресс».
Там, в небольшой зале, менее суровой, чем другие и куда более элегантной, более женственной, в обитом белым шелком кресле сидела похожая на прекрасную мраморную статую принцесса Фауста — в белом одеянии, ниспадающем величественными складками; ее ноги покоились на подушке белого бархата; балдахин над ней был из белого атласа с вытканными белым по белому буквами «Ф» и ключами. На фоне этой девственной белизны красота Фаусты ослепляла; черные бриллианты ее глаз мерцали странным завораживающим блеском. По бокам кресла стояли две женщины, которые плавно обмахивали ее огромными веерами из перьев…
Генрих де Гиз вошел стремительно, той решительной и тяжелой походкой, что вызывала удивление, а подчас и ужас. Но перед Фаустой он внезапно остановился и, трепеща от внутреннего волнения, низко поклонился. Когда он выпрямился, его лицо было таким бледным, что шрам казался кроваво-красным. Его блуждающий взгляд задержался на мгновение на двух женщинах, безучастно продолжавших свое дело.
— Вы можете говорить без опаски, герцог, — сказала таинственная принцесса с улыбкой. — Мирти и Леа не знают ни французского, ни какого-либо другого европейского языка… к тому же им известно, что они не должны ничего слышать и видеть.
— Сударыня, — произнес Генрих де Гиз хриплым голосом, — вы видите, я являюсь на ваш зов, и я…
Он запнулся на мгновение, ища нужные слова.
— Ваш человек, — продолжил он, — мне все рассказал. И со вчерашнего дня я не нахожу себе места… Доказательства, сударыня! Я требую доказательств!..
— Вы… требуете? — спросила Фауста надменным тоном, заставившим Гиза замереть.
— Простите меня, — произнес он, запинаясь. — Я потерял голову… О! Как же я хочу распоряжаться жизнью этого графа де Луаня, как распоряжался в свое время жизнью Сен-Мегрина!.. Знаете ли вы, что у меня нет более жестокого врага? Знаете ли вы, что он — один из Сорока Пяти Генриха III?.. Самый дикий, самый мерзкий из этой своры, натасканной проклятым Валуа, чтобы охотиться за моими лучшими друзьями!.. Знаете ли вы, что я давно ненавидел его всей душой и что эта ненависть ослепляет меня?!
— Итак, — мягко сказала Фауста, — если вам предъявят доказательства…
— О! Горе ему! — проревел Гиз, и глаза его налились кровью.
— Но она?.. — продолжала Фауста, играя витым поясом своего платья. — Она?.. Бедная женщина! Бедная влюбленная глупышка! Надеюсь, ваша месть не обрушится на нее?
— Довольно, сударыня, — против воли воскликнул Гиз, — довольно, будьте же милосердны!.. Если герцогиня дошла до такой низости, чтобы любить одного из Луаней, если она навлекла на меня этот позор, ей следует умереть!.. Пусть они умрут вместе!
Фауста вздрогнула; легкий румянец разлился по ее лицу.
— Герцог, — сказала она, — не забывайте, что вас ждут великие дела. Помните, что я хотела всего лишь избавить ваш ум от мыслей, которые его парализуют. Помните, что для народа вы — сын Давида, а для нас — горячо любимый сын Церкви и король Франции!..
ebooksa