Воцарилась гробовая тишина. Но она длилась всего одно мгновение. Когда Клод опустил руки, он был неузнаваем… Безобразный… и величественный… он был воплощением страдания. Он больше не смотрел на кардинала… его трагический взгляд был устремлен на алтарь — на Крест, на Христа, на Бога… И в этом взгляде был бунт, бунт против несправедливости… Он перевел взгляд на Фарнезе… Он сказал, вернее, прорычал несколько слов… Но Фарнезе понял его. Клод сказал:
— Это ты сделал, священник? Это ты сделал?
— Да, палач! Это сделал я!
— Ты выдал дитя? Говори? Это ты ее выдал?
— Да! Это я!
— И ты говоришь, что ее казнят?.. Ее казнили, да? Она мертва?..
— Мертва!
Странный звук, в котором слышалась тихая жалоба, раздался под сводами собора, он усиливался, разрастался, он превратился в грозный рокот, и, наконец, Клод воскликнул:
— Это дитя, священник!.. Дитя, которое ты обрек на смерть… знаешь ли ты, кто это?
— Это дитя? — пробормотал Фарнезе, внезапно почувствовав, что у него останавливается сердце и волосы встают дыбом. — Это дитя…
— Так знай же, — крикнул Клод, — знай! Это дитя!.. Это была твоя дочь!
И он пошел прочь, даже не взглянув на кардинала. Кардинал рухнул на пол, словно сраженный страшным ударом. Молодой монах, молившийся неподалеку, подошел к нему и, убедившись, что он жив, попытался привести его в чувство.
Имя этого монаха было Жак Клеман.
Глава 11
ДОГОВОР
Покинув Собор Парижской Богоматери, Клод направился к дому Фаусты. Подойдя к двери, он яростно заколотил в нее кулаком, забыв о молотке.
Дверь не открывалась. Из дома не доносилось ни звука.
— Мне откроют, — бормотал Клод. — Они должны мне открыть и сказать, что стало с моей дочерью… Проклятие… Эй! Вы откроете наконец?!.
Он стучал двумя кулаками… Внутри глухо отозвалось эхо.
— Добрый человек, — произнес женский голос, — разве вам не говорили, что дом пустует?