— Возможно ли это? — сказала Фауста, пристально глядя на шевалье.
— Вот эта история в двух словах: я случайно проходил мимо вашего дома, когда ко мне с криком кинулась женщина. Она была чем-то сильно напугана и упала без чувств мне на руки. Она нуждалась в помощи. Я вижу освещенное окно. Стучу. Мне, наконец, открывают. Я пытаюсь объясниться с двумя бдительными стражами. Я несколько ошеломлен. Эта дама у меня на руках, ваши стражи, озадаченные и сомневающиеся. Я начинаю понимать всю нелепость создавшегося положения, которое угрожает стать затруднительным. И в этот момент появляетесь вы и все улаживаете одним словом и улыбкой. Шевалье де Пардальян имеет честь выразить вам свою глубочайшую признательность.
Все это было произнесено с той изысканностью манер и речи и с тем неуловимым оттенком легкой насмешливости, которые были присущи одному только Пардальяну.
— Господин шевалье де Пардальян, — произнесла Фауста своим мелодичным голосом, — ваши слова и вид доставили мне удовольствие. Не сделаете ли вы мне одолжение и не передохнете ли у принцессы Фаусты Борджиа, иностранки, явившейся в Париж изучать живопись, литературу и изысканные манеры.
Шевалье быстро осмотрелся, как человек, привыкший к осторожности.
«Что это за место? — спрашивал он себя. — Уголок любви? Слишком мрачно. Вертеп, быть может? Гм!.. Черт побери, эта особа слишком изящна и неправдоподобно прекрасна для такого обрамления… Была не была!»
И он, склонившись перед Фаустой и не без умысла выставив напоказ свою шпагу, произнес:
— Сударыня, прославленное имя Борджиа означает, что в живописи и литературе вы можете быть нашим наставником. Что же до изысканных манер, то я могу продемонстрировать вам лишь учтивость старого бродяги, у которого не было других учителей, кроме дальних дорог да опасных приключений. Это значит, что я к вашим услугам, сударыня.
Фауста жестом пригласила шевалье следовать за собой и направилась в глубину дома. Пардальян пошел за ней.
«Ого! — подумал он, очутившись среди невиданного великолепия. — Здесь что, Лувр?.. Да нет, ведь королю Франции не под силу собрать такие сокровища… А может, здесь обитает воительница?.. Нет, ведь чарующие ароматы должны принадлежать скорее жилищу феи любви. Или это дом куртизанки? Нет, ведь оружие, сверкающее на стенах, должно принадлежать воительнице, а не любовнице!.. А это что? Трон! Золотой трон! О! Так это королева!.. Святые небеса! Над троном корона!.. Корона?.. Нет, черт подери… тиара! Папская тиара!..»
Пардальян насторожился, почуяв какую-то тайну. Почему трон? Почему тиара? Кто эта женщина? Вдруг у него возникло смутное ощущение, что от тайны, к которой он прикоснулся, исходит угроза.
Фауста остановилась в том будуаре, где она принимала герцога де Гиза и который, без сомнения, был предназначен для подобных встреч. Она села в то самое кресло из белого атласа, что так выгодно подчеркивало ее роковую красоту, и, прежде чем Пардальян успел прийти в себя от изумления, заговорила:
— Господин шевалье, это вы на Гревской площади дали отпор герцогу де Гизу и сыграли с ним шутку, о которой с восхищением говорит весь Париж?
— Я, сударыня? — воскликнул Пардальян, разыгрывая удивление. В этот момент он подумал, что было бы лучше просто-напросто уйти отсюда без всяких объяснений…
— Это вы, господин шевалье, провели Крийона сквозь толпу горожан и проводили его до Порт-Нев?
«Задуши меня чума! — думал Пардальян. — Какого черта я бросился помогать той кривляке, что свалилась мне на руки?!»
— Сударыня, — сказал он громко, — вы и впрямь уверены, что это был я?
— Я все видела из окна; я имела удовольствие видеть площадь, запруженную балаганщиками и торговцами… Я вас узнала. Да, это, безусловно, вы.
— В таком случае, сударыня, я остерегаюсь перечить вам. Это значило бы создать у вас превратное представление о французской галантности, изучать которую вы пришли на площадь. — Пардальян оправился от изумления и снова стал самим собой. Не смущаясь, он спокойно смотрел в лицо Фаусте. На самом деле он быстро и внимательно изучал ее. Однако прочесть мысли Фаусты было невозможно…
В первый раз эта женщина встретила человека, способного выдержать ее взгляд с достоинством и бесстрастной иронией… И по тому, как подрагивали ее ресницы, как участилось дыхание, можно было догадаться, что она взволнована, что статуя оживает…
ebooksa