— Я хотел сказать, монсеньор, — прошептал шевалье, — что от вас зависит в данный момент судьба не только Франции, но и всего христианского мира. Видите, сейчас монах поравняется с нами… Если вы дадите ему уйти, завтра ваш дядя король Генрих III будет заколот кинжалом и герцог де Гиз взойдет на французский престол… Монсеньор, сама судьба сейчас встретится с вами!.. Я вмешиваться не буду, останусь только свидетелем… Принимайте же решение, принц!
Пардальян прижался к стене и демонстративно скрестил руки на груди. Монах прошел мимо… Герцог Ангулемский встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные сомнения, быстро шагнул вперед, положил руку на плечо монаха и произнес:
— Святой отец, позвольте поговорить с вами!
Монах остановился, поднял голову и довольно высокомерно, как человек, уверенный в покровительстве высших сил, заявил:
— Что вам угодно? Если вам нужен мой кошелек, сразу скажу, денег у меня нет и никогда не было. Если вам нужна моя жизнь, учтите, она не принадлежит ни мне, ни вам, а только Господу.
Пардальян, наблюдая за этой сценой, беззвучно прошептал:
— Король Франции может спать спокойно! Сын Мари Туше спас ему жизнь…
— Мне ни к чему ни ваш кошелек, ни ваша жизнь, — спокойно ответил герцог Ангулемский. — Прошу вас, уделите мне лишь несколько минут для беседы.
— Дайте дорогу! — резко ответил монах. — Пропустите, ибо сегодня ночью я буду разговаривать только с Господом.
Пардальян понял, что пора вмешаться. Он шагнул вперед и воскликнул беззаботно и весело:
— Что же это вы, господин Жак Клеман? Не хотите поболтать с добрыми друзьями?
Монах вздрогнул; на его бледном лице появился румянец, улыбка преобразила сурового Жака Клемана. Он протянул шевалье руку и с искренней радостью произнес:
— Господин Пардальян, неужели это вы?
— Конечно, я! А со мной — герцог Ангулемский…
— Какое совпадение! — прошептал монах. — Оба — жертвы Екатерины Медичи и царя Ирода… Вот кто возрадуется, когда кровь последнего из Валуа обагрит плиты святого собора! Господа, в ваших душах я найду поддержку, ибо ненависть питает ненависть, а мы ненавидим одинаково…
— Пошли! — без лишних слов пригласил монаха Пардальян. — Крестный ход крестным ходом, а стаканчик пропустить не помешает.
Жак Клеман кивнул головой в знак согласия, и все трое двинулись к маленькой харчевне. Входная дверь была уже закрыта, но служанка, как и обещала, не заперла конюшню. Они прошли во двор, поднялись на второй этаж по шаткой лесенке и оказались в комнате, что занимал Пардальян.
Через несколько минут они уже сидели за столом, при неверном свете коптящей свечи. Нашлись и несколько бутылок доброго вина, прекрасного божанси с берегов Луары.
Пардальян разлил вино и залпом выпил свой стакан. Жак Клеман лишь отведал немного и с неудовольствием покосился на бутылку — он привык пить воду… Однако бледное лицо монаха немного оживилось.
— Вино согревает сердце, — сказал он, — но более всего мне греет душу встреча с таким другом, как вы, шевалье де Пардальян. Знаете, в тяжелые минуты, когда отчаяние подступало ко мне, я всегда вспоминал о вас… Я помню вашу улыбку, помню, как вы утешали меня… Память моя не сохранила облика матери, и я никогда не видел отца. Но иногда я мечтал о том, что у меня есть старший брат, и представлял вас, шевалье! Помните тот день, когда я делал бумажные цветы у монастырской стены, а вы подошли ко мне и заговорили с несчастным ребенком?