Герцог почтительно поклонился.
— Вы будете составлять наш совет; каждый из вас получит под свое начало десять командиров с их отрядами. С этого момента вы принадлежите к моему дому, и я буду обеспечивать все ваши нужды. Впрочем, эти второстепенные вопросы мы обсудим потом. Сейчас же я хочу непременно сказать вам следующее: я полагаюсь на вас, господа; ваши люди не должны ни на мгновение забывать, что самое главное — спасти принца, которого мы вскоре сделаем королем. И вот что я хочу вам теперь сообщить: вы знаете этого принца. Он славится по всей Андалузии. Его зовут дон Сезар.
— Тореро! — воскликнули все пятеро.
— Он самый. Как видите, вам знаком этот человек. Вы полагаете, он будет соответствовать той роли, которую мы хотим заставить его играть?
— Да, клянусь Христом! То, что именно он является сыном дона Карлоса — это настоящее благословение небес. Мы даже не могли и мечтать о более благородном, более великодушном, более храбром вожде! — воскликнул герцог Кастрана в порыве воодушевления.
— Хорошо, герцог. Ваши слова успокаивают меня, ибо я привыкла к вашей обычной сдержанности в изъявлении восторгов. Признаюсь, я мало знаю принца. Да, о нем говорят почти как о Сиде, им гордятся. Однако я с тревогой спрашивала себя — будет ли он достаточно умен, чтобы понять меня, достаточно честолюбив, чтобы принять мои идеи и сделать их своими, одним словом — легко ли нам удастся поладить. Что же касается его отваги, то она не может быть подвергнута сомнению.
Будь герцог и пятеро окружавших его людей чуточку более проницательными, они могли бы спросить себя — как же это принцесса столь уверенно говорила о своем браке с человеком, которого она даже толком не знала?
Но они не подумали об этом. А если и подумали, то, очевидно (ибо принцесса не производила впечатление женщины, действующей единственно по наитию) предположили, что она располагает ей одной известными средствами, чтобы вынудить его согласиться на этот союз.
Как бы то ни было, герцог сказал лишь:
— Широко известно, что воззрения Эль Тореро весьма близки к нашим. Если нас что-то и удивляет, то как раз то, почему он еще не пришел к нам. Что до ваших тревог, я думаю, они рассеются, как только вы побеседуете с принцем. Не может быть, чтобы при его характере у него не было честолюбия. У меня нет ни малейшего сомнения — вы прекрасно поймете друг друга.
— С удовольствием принимаю ваше предсказание. Но только, дорогой герцог, не забывайте — нет и не может быть сына дона Карлоса. Может быть лишь законный сын короля! Дон Сезар, поскольку его так называют, и есть этот сын… Главное, чтобы вы все прониклись этой истиной, если вы хотите успешно распространить ее в народе.
Чтобы убеждать неверующих, чтобы говорить с ними с необходимой убедительностью, надо прежде всего самому казаться искренним и убежденным. Вы добьетесь этой искренности, приучив себя рассматривать как совершенную истину то, что вы хотите внушить другим людям.
— Это верно, сударыня. Вы можете не сомневаться — мы не забудем ваших наставлений.
Фауста одобрительно кивнула и продолжала:
— Для осуществления моих обширных замыслов мне понадобятся люди, лучшие из лучших, вот почему я выделила вам. Надо, чтобы эти люди были твердыми военачальниками в отрядах, которыми им предстоит командовать, и отважными и решительными при исполнении полученных ими приказаний.
— На сей счет, сударыня, я, полагаю, могу утверждать, что вы будете удовлетворены нами, — заверил герцог от имени всех.
— Я верю, — отвечала Фауста. — Но одновременно этим храбрецам придется согласиться на то, чтобы оставаться послушными орудиями в моих руках.
Центурион не шелохнулся. Он знал, с каким грозным противником все они имеют дело. Он был уже укрощен.
Однако другие сконфуженно переглянулись. Разумеется, они не ожидали подобного требования. А жесткий тон, каким все это было сказано, выдавал решимость, которую ничто не может сломить.
Фауста угадала их мысли.