— Монсеньор! О, монсеньор! Я чувствую: это вашей волею я приведен сюда! Зачем?.. О, монсеньор… Не знаю, возможно, мой рассудок гибнет, но мне кажется… да, да, я догадываюсь… я чувствую… я вижу — вы здесь для того, чтобы свершилось чудо… Ведь вы вернете ее к жизни, ведь так?.. Ради всего святого, говорите же, монсеньор!.. Говорите же, или, клянусь Господом, я последую за ней!..
Яростным жестом он направил кинжал в свою собственную грудь, готовый поразить себя.
Тогда Эспиноза, по-прежнему спокойный, сказал:
— Сударь, яд, который принцесса Фауста приняла на ваших глазах, был ей продан Магни, известным торговцем травами… Магни — мой человек… Существует единственное противоядие… Это противоядие у меня при себе… Вот оно!
И Эспиноза, порывшись в своем кошеле, вынул оттуда крохотный флакон.
Вопль безумной радости сорвался с губ Монтальте. Он обхватил ладони инквизитора и прошептал дрожащим голосом:
— Ах, монсеньор, спасите ее!.. Спасите Фаусту, а потом возьмите мою жизнь… Я отдаю ее вам.
— Ваша жизнь слишком дорога, кардинал… То, что я собираюсь просить у вас, слава Богу, менее существенно.
Это было сказано очень просто, даже ласково.
И тем не менее у Монтальте возникло ясное предчувствие, что инквизитор предложит ему какую-то чудовищную сделку, от которой и будет зависеть жизнь или смерть Фаусты. Однако же он посмотрел Эспинозе прямо в лицо и сказал:
— Все, что угодно, монсеньор! Просите!
Эспиноза подошел к нему совсем близко, почти вплотную, и, смерив взглядом, произнес:
— Берегитесь, кардинал!.. Берегитесь!.. Я спасу эту женщину, ибо дороже ее жизни нет ничего на свете… Но взамен вы будете принадлежать мне… Запомните это!
Монтальте яростно тряхнул головой, дабы показать, что его решение бесповоротно, и хрипло сказал:
— Я запомню, монсеньор. Спасите ее — и я принадлежу вам… Но ради Бога, поторопитесь, — добавил он, вытирая со лба бисеринки пота — знак тревоги.
— Я не забуду вашего торжественного обещания, — строго сказал Эспиноза.
И, указав на недвижную Фаусту, повелел:
— Помогите мне!
Нежно, словно лаская, Монтальте обхватил голову Фаусты своими дрожащими ладонями и, трепеща от надежды, тихонько приподнял ее, в то время как Эспиноза вливал ей в рот содержимое флакона.
— Теперь подождем, — сказал инквизитор.