Кончини с холодным любопытством бросил взор на матушку Перрен. Связанная, будто приготовленная для копчения колбаса, достойная матрона, несмотря на свое плачевное положение, отнюдь не потеряла присутствия духа. Она в упор взирала на Кончини и его клевретов; если бы взгляд мог убивать, все они уже давно бы бездыханными распростерлись на полу рядом с ней. Но Кончини почему-то счел нужным приободрить свою жертву.
— Не бойтесь, добрая женщина, мы не желаем вам зла, — небрежно бросил он. — Если вы будете лежать смирно, мы не сделаем вам ничего плохого.
Затем он отвернулся и тут же забыл о ней. Стокко отправился в сад и притаился у калитки. Кончини, словно у себя дома, удобно уселся в кресло и знаком предложил своим клевретам последовать его примеру. Роспиньяк, Роктай, Эйно и Лувиньяк расселись вокруг. Они были озлоблены и озабочены одновременно. Озабочены, потому что до сих пор не понимали, что происходит, ибо Кончини не удосужился раскрыть им свои замыслы; озлоблены от того, что видели: главная роль в этом таинственном предприятии была отведена какому-то Стокко. Мгновенный взлет браво вызывал у них дикую ревность. Особенно неистовствовал Роспиньяк; он был мрачен и то и дело принимался грызть собственные усы. Он был совершенно уверен, что их пригласили принять участие в галантном приключении, и боялся, как бы его героиней не оказалась юная цветочница.
Прошло четверть часа; Кончини не произнес ни слова. Дворяне также молчали и отчаянно зевали, рискуя свернуть себе челюсти. Внезапно на пороге возник Стокко и закричал:
— Вот она, монсеньор.
Повернувшись к Роктаю и Лувиньяку, Кончини что-то тихо приказал, и они бросились в сад исполнять приказание. Стокко же скрылся в соседней комнате. Кончини и остальные дворяне продолжали оставаться на своих местах.
Тем временем Мюгетта-Ландыш на своем ослике приближалась к дому. Лицо ее излучало радость, глаза искрились смехом. Она предвкушала, как сейчас расскажет матушке Перрен о тех поистине удивительных событиях, которые произошли с ней за время ее пребывания в Париже. Счастье наконец улыбнулось ей, она ожидала от будущего только хорошего. Настроение ее более всего подходило под определение «безмятежное». Завидев вдали утопавший в цветах домик, она весело шлепнула своего серого ушастого рысака, и тот бегом помчался по знакомой тропинке. Ничто не предвещало грядущей катастрофы.
Подъехав к изгороди, она удивилась, что матушка Перрен не вышла ей навстречу. Не распознав, однако, в этом тревожного сигнала, она спешилась и вошла в сад; Гризон же затрусил прямиком под навес, служивший ему стойлом. Она шла к домику и звала:
— Перрен! Проснитесь, матушка Перрен!
При звуке ее голоса из засады показались Лувиньяк и Роктай. Они вылезли из кустов и преградили девушке путь к отступлению. Так как они отнюдь не старались сделать это незаметно, то Мюгетта услышала шум. Обернувшись, она тотчас же увидела их. Клевреты Кончини с преувеличенным почтением поклонились цветочнице. А так как оба склонились достаточно низко, Мюгетта не сумела разглядеть лиц, а потому не узнала их. Однако по костюмам она поняла, что имеет дело с дворянами. Появление их отнюдь не обеспокоило, а лишь удивило Мюгетту.
— Что вы здесь делаете, господа? — спросила она.
Тут двери дома широко распахнулась, и на пороге появился Кончини.
— Входите же, сударыня, прошу вас, — пригласил он Мюгетту.
Девушка в этот момент стояла лицом к Роктаю и Лувиньяку, а, следовательно, не могла видеть Кончини. Но ей и не нужно было его видеть: она узнала его по голосу. Как могло случиться, что он хозяйничал у нее в доме, там, где она считала себя в полной безопасности? Она отказывалась верить своим ушам. Медленно повернувшись, она с горечью убедилась, что слух ее не обманул. Она оцепенела от неожиданности; ее широко раскрытые глаза наполнились ужасом.
Кончини же, злорадно усмехаясь, церемонно поклонился и вновь повторил свое приглашение.
— Входите же, сударыня, и я буду иметь честь объяснить вам причину своего визита… Разумеется, я вторгся к вам без приглашения, но вам придется меня извинить, ибо вы сами своим глупым упорством вынудили меня явиться к вам в столь неурочный час. Но можете быть спокойны, сударыня: вам не причинят никакого вреда. Моя страстная любовь к вам служит вам надежной защитой.
Голос Кончини был певуч и нежен; во что бы то ни стало он хотел успокоить девушку.
Однако все его старания были напрасны: она не слушала его. Призвав на помощь все свое хладнокровие, она взяла себя в руки и принялась обдумывать сложившееся положение. Сомнений не было: она в ловушке! Но главная опасность таится в доме, куда ее так старательно зазывают. Наверняка как только она туда войдет, на нее набросятся и свяжут по рукам и ногам. Нет, пусть лучше ее изрубят на куски, но в дом она не войдет!
Стоило ей принять такое решение, как на нее нахлынули новые страхи. Теперь она боялась не за себя. С губ ее сорвался душераздирающий вопль:
— Лоиза!.. Перрен!.. Боже, что с ними стало?..