Тайна королевы

Вальвер не стал больше расспрашивать и ушел прочь, не сообщив госпоже Николь о цели своего визита, о которой она, впрочем, также позабыла осведомиться.

— Опять не повезло! — с грустью бормотал Вальвер, покидая гостиницу «Золотой ключ». — Шевалье де Пардальян знает всех, он знаком со многими знатными особами и наверняка сказал бы мне, кто такая эта герцогиня Соррьентес!.. Герцогиня, которая платит своим дворянам в десять раз больше, чем может платить им король Франции!.. Герцогиня, требующая у короля неприкосновенности для всех своих людей!.. Шевалье де Пардальян смог бы все мне объяснить, что-то рассказать, что-то посоветовать. Ах черт, ну как же мне не везет: в самый нужный момент — и его нет на месте!.. Но какой я дурак, что не пошел к нему сразу после визита этого приторно-вежливого д"Альбарана! Что мне теперь делать?

Итак, Вальвер отправился к шевалье де Пардальяну в надежде получить разъяснения, кто такая герцогиня Соррьентес. Но зачем ему были нужны эти разъяснения? Неужели он решил отказаться от предложенного ему места? Похоже, что дела обстояли именно так: разочарованный неудачей, он готов был, еще не начав служить, подать в отставку.

Одэ де Вальвер опять бродил по улицам в поисках Мюгетты, однако на этот раз он делал это скорее по привычке; голова его была занята совсем другим, поэтому, не встретив девушку, он лишь пару раз для приличия вздохнул и, рассеянно озираясь по сторонам, продолжил свои бесцельные блуждания. Так он и прослонялся все утро, безуспешно пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы. Вот почему вместо того чтобы отправиться на поиски достойной экипировки, он вернулся к обеду домой.

Несмотря на мучительные раздумья, он в полной мере отдал должное кулинарному искусству Ландри Кокнара, однако когда мэтр Ландри приступил к нему с расспросами, отделался несколькими невразумительными репликами, так что слуга понял, что настаивать не только бесполезно, но и опасно.

Завершив трапезу, Одэ еще долго сидел за столом; перед ним стояла бутылка вина, и он маленькими глотками опорожнял ее. Когда в бутылке не осталось больше ни капли, решение было принято. Вальвер встал и объявил Ландри Кокнару:

— Я ухожу. Иду искать экипировку.

И вышел за дверь. Спускаясь по лестнице, он бурчал себе под нос:

— Что ж, тем хуже, будь что будет, но я соглашусь! В самом деле, глупо отказываться, когда удача сама плывет тебе в руки… К тому же я буду начеку. При малейшем подозрении я потребую объяснений, и если они меня не удовлетворят, я выйду в отставку. Вот так, и покончим с этим.

Все сомнения были отброшены; решение принято окончательно и бесповоротно, и Вальвер вновь обрел свое прежнее беззаботное настроение. Когда вечером он вернулся домой, он был с головы до ног одет во все новое и ему более не требовалось для поддержания доброго расположения духа прибегать к помощи бодрящей влаги. Вместе с хорошим настроением к нему вернулось и его прежнее красноречие, и он болтал без умолку. Говорил он только о Мюгетте-Ландыш и ни разу не упомянул о герцогине Соррьентес. Как мы помним, о прекрасной цветочнице он мог рассказывать бесконечно, равно как Ландри Кокнар — слушать о ней. Вальвер вновь строил планы, собирался жениться на девушке и сокрушался, что завтра выходной день и она вряд ли придет на свое обычное место продавать цветы.

— Какая жалость, что завтра воскресенье и все торговцы отдыхают: я не знаю, где ее искать в этот день. А то бы я надел свой новый бархатный камзол каштанового цвета. Быть может, в этом роскошном костюме я бы произвел на нее хоть какое-нибудь впечатление.

— Конечно, сударь, — подтвердил Ландри Кокнар, — хотя, честно говоря, когда имеешь ваше сложение, ваше природное изящество и ваши безупречные манеры, то не надо даже нового костюма, чтобы произвести впечатление на женщину. Но не расстраивайтесь. Вы увидите ее в понедельник и, клянусь вам, она оценит ваш новый наряд. Черт побери, да ни одна женщина не сможет остаться к вам равнодушной!

В понедельник утром Вальвер в указанный д"Альбараном час предстал перед герцогиней Соррьентес. Она быстро и со знанием дела оглядела его с головы до ног: новый изящный костюм простого покроя сидел на молодом человеке безупречно. Она удовлетворенно улыбнулась, изящным движением руки пригласила его подойти и сама представила своим приближенным и объяснила будущие обязанности.

Вальвер вышел из дворца около десяти часов и, не успев сделать и шага, столкнулся с Мюгеттой-Ландыш. Радостно улыбаясь, она торопилась куда-то с целой охапкой цветов. От неожиданности он застыл на пороге двери и внезапно понял, что красавица идет во дворец герцогини.

Девушка была удивлена не меньше Вальвера. Мгновенно нахмурив брови, она помрачнела; по ее лицу было видно, что эта встреча, которую она, по всему судя, сочла подстроенной, ей неприятна. Но несмотря на то, что она упорно отводила взгляд от молодого человека, она заметила счастливую перемену в его наружности. А раз он выходил из дворца, значит, он с недавнего времени состоит на службе у герцогини, и, следовательно, они встретились здесь совершенно случайно. И, как уже было прежде, она выбранила себя за нелюбезность и вежливо кивнула Вальверу.

Но он, сам того не осознавая, по-прежнему преграждал ей путь, так что она вынуждена была остановиться. Не желая отступать, она вместе с тем не хотела, чтобы он счел ее неблагодарной и плохо воспитанной. И тут случилось то, чего Вальвер никак не мог предвидеть: девушка заговорила с ним первой. Своим мелодичным голоском она произнесла, лукаво улыбаясь:

— В тот день я была слишком взволнована и не сумела подобающим образом отблагодарить вас за ту неоценимую услугу, кою вы мне оказали. Простите меня, сударь, и не сочтите невежей…

— Прошу вас, сударыня, — быстро произнес он, — забудем об этом. Надеюсь, что негодяй, получивший по заслугам, оставил вас в покое.

— Да, он больше не появлялся, — со смехом ответила она. — Это означает, что вы задали ему хорошую трепку и он не в состоянии выйти на улицу.

— Если он вновь осмелится надоедать вам, окажите мне честь и известите меня об этом. Негодяй больше не посмеет неуважительно относиться к женщинам, которым, как известно, любой благородный человек должен выказывать всяческое почтение, — пылко заключил Вальвер.