Нострадамус

22
18
20
22
24
26
28
30

Мирта снова вздохнула. Присутствие Флоризы заставляло ее окончательно распроститься с мечтой.

Они вошли, и дверь за ними захлопнулась. Флоризе стало не по себе. Она никак не могла понять, чем вызван этот внезапный глухой страх, этот неясный ужас, змеей заползающий в сердце. Когда она наконец решилась поднять глаза, то увидела на лестничной площадке темный силуэт, показавшийся ей призрачным, похожим на привидение… Но это была живая женщина.

— Мадам, — обратился к ней Боревер, — вы когда-то уверяли меня, что, в какую бы переделку я ни попал, вы всегда поможете мне и защитите меня…

— Да, дитя мое, — сказала Дама без имени, со странным вниманием вглядываясь в лицо Флоризы.

Так могла бы смотреть мать, впервые оказавшись рядом с той, кого полюбил ее сын. Взгляд был полон тревоги, а за тревогой, за обеспокоенностью скрывалась истинно материнская ревность: может быть, единственный вид ревности, способный вызвать уважение.

Мари де Круамар именно так смотрела на Флоризу. Едва она увидела девушку рядом с Боревером, душа ее встрепенулась, она пылко пожелала, чтобы та оказалась достойна юноши. Потому что все существо Боревера излучало любовь. Даме без имени сразу же стало совершенно ясно: Руаяль целиком поглощен этой красавицей, он обожает ее, он готов пожертвовать ради нее всем, даже самой жизнью, он отдает ей себя, как умеют отдавать себя лишь чистые существа, нашедшие свой идеал. И сердце Мари де Круамар облилось кровью.

«Господи, Господи! — безмолвно молила она. — Господи, сделай так, чтобы ее сердце было достойно его! Но почему? Почему? Откуда у меня это безумие? Какое мне дело, в конце концов, до счастья этого молодого человека? Кто он мне? Не знаю… Не знаю… Но чувствую, что, если она окажется недостойной его, я ее возненавижу! Как ненавижу Сент-Андре… Как ненавижу Роншероля…»

Она опустила голову, страдание исказило ее прекрасные черты.

— Мадам, — говорил в этот момент Боревер. — То, что вы сделали бы для меня, — а я верю, что вы могли бы сделать столько же, сколько родная мать…

— Да! Да! — тяжело дыша, повторяла Мари де Круамар, лицо которой осветилось сияющей улыбкой.

— Так вот. Я умоляю вас: сделайте для этой благородной девушки то, что вы сделали бы для меня! Я прошу у вас для нее такой нежности и такой преданности, на какую вы только способны. И если вы поступите так, мадам, вы можете попросить у меня все, что угодно, я отдам все, до последней капли крови, потому что, в общем-то, у меня и нет ничего, кроме собственной крови… Но жизнь человека — это не слишком много, чтобы оплатить подобный долг!

Мари де Круамар протянула руки к Флоризе.

— Как вас зовут, дитя мое? — спросила она ласково.

— Флоризой, мадам. Да наградит вас Бог за гостеприимство, которое вы оказываете мне, — добавила девушка с потрясающей искренностью. — Потому что без вас — куда бы я пошла? У меня больше нет матери…

— Я стану вашей матерью! — пылко сказала Мари де Круамар.

— А что до моего отца, — добавила Флориза, — что до моего отца, то по воле злого и неумолимого рока его бросили в тюрьму… Его, одного из самых могущественных людей при дворе!

— Бедная малютка! Ваш отец в тюрьме? Но в чем же его обвиняют? И кто он?

— Он — великий прево Парижа, мадам. Его зовут Гаэтан де Роншероль. Барон де Роншероль…

У Мари де Круамар в душе словно что-то взорвалось. Она еле сдержалась, чтобы не закричать: «Он любит дочь этого проклятого чудовища!» Ей показалось, что в ее жизни произошла самая страшная катастрофа, какая только может случиться, — куда более страшная, чем та, что она пережила когда-то. Если бы она была матерью Руаяля, она бы не страдала больше. Руаяль влюблен в дочь Роншероля! Будь она проклята! Нет никаких сомнений, дочь достойна отца! Что делать? Как спасти его? Как сказать этому чистому юноше, что за этой любовью может разверзнуться бездна стыда, предательства, отчаяния? Руки Мари похолодели. Горло сжалось от тоски, стало трудно дышать.

— Мадам, мадам, — испугалась, глядя на нее, Флориза, — что с вами? Отчего вы так дрожите? Вам плохо?