Нострадамус

— Но мне необходимо видеть ее… Это в ее интересах…

— Королева в молельне. Туда нельзя. Уходите, мессир, иначе я прикажу арестовать вас.

Нострадамус в отчаянии оглядел двор, где толпились солдаты, офицеры, какие-то люди в гражданском… Толпа безмолвствовала, и ее молчание казалось угрожающим.

Спальня короля была в траурном убранстве. Генрих II покоился на парадном ложе. В соседнем зале, временно преобразованном в часовню, молился об усопшем парижский архиепископ, окруженный самыми высшими чинами клира. Вокруг самой постели несли почетный караул двенадцать самых знатных дворян королевства.

Екатерины нигде не было видно. Одни говорили, что она молится в своей молельне. Другие — что готовится к похоронам, которые должны состояться четыре дня спустя.

Правды тогда еще не знал никто. На самом деле Екатерина с необычайной даже для нее активностью занималась организацией регентского правления, которое она должна была осуществлять при юном короле Франциске II. Вдову в траурных одеждах, с которыми ей уже никогда не суждено было расстаться, окружала дюжина советников, из числа которых были предусмотрительно исключены как кардинал Лотарингский, так и герцог де Гиз. Коннетабль де Монморанси, первым прибежавший засвидетельствовать свою преданность свежеиспеченной регентше, уже успел присягнуть на верность Екатерине и предложить свою шпагу к ее услугам. Что же до маршала де Сент-Андре, то он куда-то бесследно исчез…

На совещании присутствовал и сам юный король Франциск II. Но это присутствие было чисто формальным. Мать едва взглядывала в его сторону и время от времени выходила в свою спальню, где, схватив на руки своего младшего сына Анри, бурно целовала мальчика и шептала ему:

— Ты будешь королем! Все предсказания Нострадамуса сбываются, почему бы и этому тоже не исполниться? Почему? О, сын мой, мое дорогое дитя, ты будешь королем!

Потом она обводила взглядом четырех вооруженных мужчин, приставленных к ребенку, чтобы охранять его, и напоминала им:

— Вы поклялись ни на минуту не оставлять его в эти дни траура и особых волнений…

— Это точно! Мы поклялись своей душой и Христом Богом или, лучше сказать, святым Панкратием! Ничего не бойтесь, госпожа королева, мы присмотрим за Его Высочеством! — отвечал один из четырех телохранителей.

— Вы поклялись убить всякого, кто осмелится приблизиться к моему сыну…

— И, ей-богу, так и сделаем! — вторил ему другой охранник. — Кто захочет войти в эту дверь, пусть уж заранее помолится! Ему костей не собрать, бедняге!

— Вы поклялись умереть за моего сына, если потребуется!

— Ну и умрем, коли понадобится, не сомневайтесь, умрем, мадам… — заверил третий.

— Ну да, — подвел итог четвертый. — Чего ж тут сомневаться!

Успокоенная такими надежными защитниками, королева возвращалась к своим советникам, маленький принц снова брался за игрушки, а Корподьябль, Страпафар, Тринкмаль и Буракан, которых, как мы надеемся, сразу же узнал читатель, продолжали нести свою вахту. Но все четверо были исключительно мрачно настроены. А Страпафар иногда тяжело вздыхал и выражал общие чувства, приговаривая:

— Ай-яй-яй! Бедный наш волчонок!

Нострадамус отказался от попытки проникнуть в Лувр.

Он знал: надеяться больше не на что. Но ведь нужно испробовать все возможности, сделать даже немыслимое! Мари, выжившая, несмотря ни на что, Мари, такая теплая, такая живая, она умрет, если погибнет ее сын!