Возможно, именно из-за боли в колене и утомительной прогулки он не удержался и добавил:
– И ты больше не архонт.
Лицо Мильтиада сделалось жестким, он кивнул сам себе, как будто в подтверждение чему-то:
– Как странно, Ксантипп. Сегодня я разговаривал с несколькими стратегами. Бедный Каллимах не пережил сражения. В отличие от некоторых, он не был создан для войны. И все же Фемистокл пришел ко мне, как и Аристид. Аримнест из платейской тысячи преклонил передо мной колено и спросил, выплачен ли их долг.
– Они хорошо сражались, – заметил Ксантипп. – Надеюсь, ты так ему и сказал.
Мильтиад раздраженно воскликнул:
– Ну вот опять – забота о приличиях, правилах собрания, званиях! Я освободил платейцев от их долга, Ксантипп, потому что после сегодняшнего дня таков был путь чести. Однако я хотел сказать другое. Все остальные поздравили меня с нашей победой. Каждый взял меня за руку в знак приветствия и предложил вина. И вот ты, стоявший на моем фланге, читаешь мне лекцию о званиях и полномочиях? Ты странный человек.
Ксантипп уловил какое-то мимолетное движение в тени слева от себя. Бежать с больной ногой он не мог и потому отпустил напряжение, расслабился и стоял свободно. Если бы Мильтиад хотел забрать у него жизнь, он бы уже это сделал.
– Твое молчание… оно странно, стратег, – сказал архонт.
– Я свободный афинянин, Мильтиад. Не больше и не меньше.
– И больше не стратег, как ты сам сказал. И все же ты марафономах – воин Марафона, как и я. Ты сражался здесь, на земле фенхеля, песка и соли. Более того, ты один из благородных эвпатридов. Как и я. И афинянин, как и я.
Ксантипп пристально посмотрел на стоявшего перед ним человека, пытаясь разгадать его намерения. Он видел, что Мильтиад вспотел. Многие мужчины действительно потели больше после битвы, иногда в течение нескольких часов. Это могло быть свидетельством слабого сердца. Он видел, как люди умирали на следующий день после сражения, пополняя последними список погибших, хотя они хватались за грудь и падали под другим солнцем. Однако у Мильтиада эти влажные линии ото лба до подбородка были иными, их прочертили чувство вины и страх.
– Чего ты хочешь, Мильтиад? – спросил Ксантипп. – Моих поздравлений с победой? Я рад, что мы победили. Думал…
Он заколебался, не желая делиться личным с человеком, который, по его предположению, предал их. Ксантипп все еще не решил, что с этим делать. Сражение – большая неразбериха, и приказы могли быть неправильно поняты. Но если предательство на самом деле имело место, то это было преступление настолько гнусное, что от одной мысли об этом у стратега сжался живот.
– Что? Что ты думал?
Ксантиппу Мильтиад напомнил бывшую любовницу, постоянно желавшую знать, какая мысль скрывается за каждой переменой выражения его лица.
– Я думал, мы не победим, – сказал он со вздохом. – Их было так много – и «бессмертные» не уступили бы на глазах у своего царя.
Он увидел, как Мильтиад облегченно выдохнул, как с выдохом ушло напряжение, и это было уже слишком. Ксантипп знал об опасностях, подстерегающих после интенсивной нагрузки. Он знал, что в гневе не стоит делать покупку, слишком напиваться или вытаскивать нож. Его кровь еще бурлила от ярости, как говаривали опытные наставники. Для некоторых мужчин лучшее, что можно сделать в таком состоянии, – это посидеть с верными друзьями и ничего не говорить, пока они не уснут и не проснутся снова. Но вместо этого его протащили через лагерь с больным коленом к Мильтиаду, который считал себя намного хитрее, чем был на самом деле.
– А еще я думал, что тебя купил персидский царь, – добавил Ксантипп.
Он мог проклинать себя в тот момент, когда произнес эти слова, но было слишком поздно. Мильтиад наблюдал за ним из-под темных бровей, и его руки борца напряглись. Ксантипп ощутил трепет страха и сделал следующий шаг, предпочитая не прослыть трусом в ту ночь. Пусть будет услышана правда, подумал он.