Остров Веры

Это был приговор, смертельный приговор. Поняв, что терять больше нечего, Алекс приготовился закричать в надежде, что его крик донесётся по водной глади до окружающих Тургояк туристических баз, яхт-клубов и посёлка, расположенного на противоположном берегу, но исседон, которому поручено было убить пленника, тут же зажал ему рот ладонью, а потом заклеил широкой полосой скотча.

– Вообще-то, этот парень не совсем посторонний, – тихо обратился к Верховному вождю и жрецу Рузавалу сторож турбазы. – В нём на четверть крови исседонов, и через три года он мог бы стать достойной жертвой Всевышнему Богу, дающему жизнь, и Великим Духам, следящим за жизнью.

– Нам не удастся заманить его снова, – сказал Рузавал. – А держать три года у себя – слишком много риска и неудобств. Нет, пусть эту скромную жертву от народа исседонов примет великий Тургояк.

Окинув взором убранную поляну, Рузавал направился к лодкам. Остальные исседоны двинулись туда же. К Алексу подошла Таисия и с некоторым сожалением произнесла:

– В том, что всё так вышло, виноват лишь Сургон. Не останови он на тебе свой выбор, ты бы здесь не оказался. Но теперь Сургона винить бесполезно. Прощай.

Таисия, привстав на цыпочки, приложилась к скотчу губами. Представив, что эти губы только недавно касались свежей крови и жареного человеческого мяса, Алекс дёрнул головой от брезгливости. Таисия засмеялась низким бесстыдным смехом и захромала, словно одна нога у неё была короче другой. Повергнув Алекса в оторопь, она засмеялась ещё громче и, оставив хромоту, побежала к берегу.

От воды донёсся скрип уключин. С того места, где находился Алекс, озера не было видно, но отчётливо слышался сдержанный говор, а затем плеск разгоняющих лодки вёсел. Алекс остался один на один со своим убийцей.

Тот разбирал пустые мешки. Это был седоватый и неторопливый в движениях исседон, отмеченный, подобно другим своим соплеменникам, наследственными недугами, а потому щедро облепленный пластырем на лице и руках.

Подняв один из мешков, исседон прикинул длину тела, которое туда предстояло поместить и, по-видимому, остался доволен. Сложив остальные мешки в рюкзак, он обратил взор в сторону груды камней, лежащих возле поляны. Выбрав камень поувесистей, но так, чтобы тот входил в руку, исседон приблизился к привязанному Алексу и, размахнувшись, нанёс сильный удар. Раздался стук камня и треск переломленной живой ткани. Рассыпавшись по глади озера, треск достиг плывущих в лёгком тумане лодок, которые на несколько секунд прекратили движение, а потом двинулись дальше. Звуки с поляны разнеслись по воде ещё дважды и стихли.

Присев над грудой камней, исседон стал набивать ими выбранный мешок. Алекс, на плечи которого свисали переломленные сильнейшими ударами ветки дерева, с трудом сознавал, что до сих пор цел и невредим. Как заворожённый наблюдал он за исседоном, собиравшим в мешок камни, а затем вернувшимся за рюкзаком. И только тут заметил, что у этого сплошь заклеенного пластырем человека на обеих руках не хватает по пальцу – безымянному или среднему.

Четырёхпалый исседон, с усилием подняв набитую камнями ношу, потащил её к берегу. Алекс слышал, как мешок стукнулся о дно лодки, как мощно заработали вёсла о воду, а спустя время вдали раздался плеск брошенной в воду тяжести.

Несколько дней, мучаясь от скотча на губах, Алекс внимал шуму леса и гулу разбушевавшегося Тургояка. Сначала было холодно и хотелось есть, а потом тело охватила жара, и хотелось только пить, пить, пить. Граница между реальностью и снами стала истончаться, прерываться, позволяя видениям переходить из одного состояния в другое, или пребывать в них одновременно. Иногда ещё раздавались голоса – не извне, а изнутри сознания, но вскоре не стало и сознания, погрузившегося в пропасть плотного небытия. 

ГЛАВА 44

Это было утро: неизвестно где, неизвестно когда, но по ощущениям – утро: чистое, прозрачное, солнечное. Отец и Вильям разговаривали между собой вполголоса, как если бы кто-то болел, и они боялись побеспокоить больного. Слушать их было неизъяснимо приятно: просто покачиваться на волнах родных голосов, ни о чём не беспокоясь, будто плыть на надёжном паруснике в тёплых знакомых водах. Алекс проснулся, но отец и Вильям об этом не знали. Захотелось обратить на себя их внимание, сказать: «Я уже не сплю!», а потом, обняв обоих, засмеяться, как в детстве, когда ещё жива была мама, и они все находились под одной крышей.

Детские годы помнились Алексу безоблачными и счастливыми. Существующая в его душе потребность в родных людях получала тогда своё полное удовлетворение. Эти люди пребывали рядом с ним, и их можно было любить: ни за что-то, а просто так, и точно так же ни за что получать их любовь. Много лет прошло с тех пор, и многое изменилось. Но только не близость семейный отношений! Ведь вот – и отец, и Вильям, и сам Алекс – собрались наконец вместе, чего не было очень-очень давно.

Алекс глубоко вздохнул и улыбнулся. Отец и Вильям, перестав разговаривать, повернулись к нему, и Алекс улыбнулся им снова.

– Алекс, мальчик мой, ты слышишь меня? – спросил отец.

– Конечно, слышу.

Щёки отца задрожали. Он что-то забормотал, суетливо принялся поправлять Алексу одеяло, а затем, вскочив с места, убежал из комнаты.

– Ну, ты лентяй, – сказал Вильям. – И притворщик, каких поискать.