Остров Веры

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну, возможно, следует покопать в саду. Он большой?

– Подожди, – перебил брата Алекс. – Там, кажется… Точно! Там находилась купальня!

– Купальня?

– Она называется «русская баня». Я мылся в такой. По виду – маленький дом, и тоже из брёвен.

– Значит в дополнение к рытью сада надо будет разобрать каждое бревно «русской бани». Но для начала выкупить землю вместе с домом и купальней, а то хозяевам может не понравиться чужая активность на своём участке. Ты собираешься этим заняться?

Алекс покачал головой:

– Иностранцам попасть в Миасс обычным порядком нет ни какой возможности: в этом городе делают ракеты.

– Нет возможности? – удивился Вильям. – Ах, да, Света говорила что-то такое. Но, насколько я понял, это было давно, ещё в Советском Союзе.

Алекс понимающе усмехнулся: Сургон солгал и насчёт «закрытого города»:и тоже с целью ограничить чрезмерную тягу гостя к самостоятельным перемещениям.

– А сейчас все родственники Светы зовут меня в гости, – сообщил Вильям. – Слушай, у неё, оказывается, столько родственников!

– Даже если иностранцы имеют право посещать Миасс, я всё равно не поеду, – сказал Алекс. – Может быть, ты?

– Ни за что.

Оба слишком хорошо помнили коробку с отрубленными руками четырёхпалого исседона. После её получения возле палаты Алекса был установлен круглосуточный полицейский пост, а Вильям, мало того что отказался без сопровождения доктора Светы покидать пределы больницы, так теперь свадьбу намеревался устроить исключительно в Соединённых Штатах, ломая голову над тем, где найти денег на приезд многочисленных русских родственников.

– Но у меня есть предложение… – сказал Алекс, поворачиваясь к компьютеру.

Братья быстро сочинили текст. Алекс распечатал его на принтере и вложил в конверт вместе с фотографией Бориса Холвишев, сделанной у бревенчатой стены. Затем Алекс и Вильям отправились в нотариальную контору, где, оставив конверт, распорядились вручить его своим потомкам спустя тридцать лет после смерти последнего из братьев. 

ЭПИЛОГ

 Сургон, закончив читать вслух, поднял к губам изготовленную из черепа чашу и с удовольствием отхлебнул вина. Недавно покрытая позолотой чаша сверкала на свету ярче, чем золотой перстень на одном из пальцев, её обхватывающих.

– Роман готов, – с удовлетворением констатировал Сургон, – можно отправлять в редакцию.

В лесной лаборатории было пусто и холодно. Вещи вывезли ещё два дня назад, и сейчас оставалось захватить кое-какие мелочи и прибраться в остающихся на зиму помещениях. Лес за окнами дышал шумно, со свистом, будто ветеринар Гызат, а с сизого неба иногда падал серый колючий снег.

– Только я не могу понять, – задумчиво произнёс Сургон, – финал романа сочинил я сам, или эти виденья промелькнули в мозгу Алекса Коннелла, когда его повели к жертвенному камню, а уже потом посредством чаши передались мне?