После окончания Регби его поступление в колледж по стопам брата вызывало у родителей глубокие сомнения. Миссис Хемли считала, что это будет напрасная трата денег, поскольку младший сын вряд ли отличится в интеллектуальной сфере. Что-нибудь практическое, вроде инженерного дела, подойдет ему значительно больше. Она думала, что поступление в один колледж и университет с выдающимся братом станет для Роджера слишком унизительным опытом: после множества провалов он с трудом получит диплом. Однако отец, как всегда, упрямо настаивал на своем решении дать сыновьям равное образование, равные возможности и те привилегии, которых лишился сам. Если Роджер не достигнет успеха в Кембридже, то виноват будет только он и никто другой. А вот если отец не даст ему возможности учиться, то впоследствии пожалеет о своем решении, как глубоко сожалел сквайр Стивен. В итоге младший брат поступил в Тринити-колледж по примеру старшего, а миссис Хемли опять осталась одна после года вызванной ее слабым здоровьем неопределенности в отношении будущего Роджера. Уже много лет она не выходила дальше сада, а бо2льшую часть времени проводила на софе, летом придвинутой к окну, а зимой — к камину. Ее гнездышко представляло собой просторную комнату, четыре высоких окна выходили на украшенную клумбами лужайку, за которой начиналась рощица с прудом, заросшим водяными лилиями. Об этом невидимом сказочном месте миссис Хемли сочинила немало очаровательных коротких стихотворений. Рядом с софой стоял небольшой стол, где лежали новейшие литературные произведения, карандаши, папка с листами бумаги и стояла ваза со свежими цветами, которые каждый день приносил ей муж, и не важно, зимой или летом. Каждые три часа горничная с лекарством, стаканом воды и бисквитом, а сам сквайр заходил каждую свободную от работы в саду или в поле минуту. И все же в отсутствие сыновей главным событием дня становились частые профессиональные визиты мистера Гибсона.
Доктор знал, что по Холлингфорду ходят слухи, будто миссис Хемли мнимая больная, а он потакает ее капризам, но, кроме усмешки, ничего эти сплетни не вызывали. Мистер Гибсон видел, что его посещения доставляют пациентке истинную радость и облегчают непонятное, но стойкое недомогание, а также не сомневался, что сквайр Хемли был бы рад, если бы он смог приходить каждый день, поскольку сознавал, что пристальное наблюдение за симптомами способствовало бы облегчению состояния больной. Помимо профессиональных причин существовала причина личная: общество сквайра доставляло доктору глубокое удовольствие. Мистера Гибсона чрезвычайно привлекала в мистере Хемли непоследовательность, странность, упорный консерватизм в религии, политике и морали. Порой миссис Хемли пыталась смягчить суждения супруга, которые считала оскорбительными для доктора, или сгладить слишком резкие противоречия, но в таких случаях муж почти ласково опускал на плечо доктора тяжелую ладонь и старался успокоить жену: «Оставь, дорогая: мы понимаем друг друга. Не так ли, доктор? Поверь, нередко он наподдает мне куда ощутимее, чем получает сам, вот только умеет ловко притворяться вежливым и скромным. И все равно я всегда знаю, что это пилюля».
Миссис Хемли часто выражала желание, чтобы Молли погостила у нее несколько дней, однако мистер Гибсон всякий раз отклонял приглашение, убеждая себя, что это нарушит ход учебы и регулярность занятий, хотя на самом деле просто не хотел расставаться с дочкой. Кроме того, нахождение в душной комнате вместе с больной не пойдет девочке на пользу. Если дома окажутся Осборн и Роджер, Молли попадет в нежелательную компрометирующую компанию юношей, но даже если их не будет, общество нервной сентиментальной дамы вряд ли подействует на нее благотворно.
И все же, в конце концов, настал день, когда мистер Гибсон сам предложил, чтобы Молли приехала погостить, и миссис Хемли приняла предложение, по ее выражению, «с распахнутыми объятиями сердца». Продолжительность визита не уточнялась. Причина изменения намерений доктора заключалась в том, что, как уже упоминалось, он принял учеников, пусть и неохотно, и в его доме появились мистер Уинн и мистер Кокс — «молодые джентльмены», как их называли в семье, или, как выражались жители Холлингфорда, «молодые джентльмены мистера Гибсона». Мистер Уинн, как старший по возрасту и более опытный ассистент, время от времени заменял наставника и тем самым приобретал опыт в посещении бедных и хронических больных. В напрасной надежде услышать свежую мысль мистер Гибсон нередко обсуждал с мистером Уинном профессиональные вопросы, но молодой человек оказался осторожным и безынициативным, из тех, кто никогда не принесет вреда поспешными выводами и действиями, но в то же время не станет принимать самостоятельно решения, а отсидится в безопасности. И все же мистер Гибсон, который помнил «молодых джентльменов» намного хуже нынешних, был доволен своим старшим учеником.
Мистер Кокс, девятнадцатилетний юноша с ярко-рыжими волосами и румяным, как у деревенской девушки, лицом, чего чрезвычайно стыдился, был сыном знакомого Гибсону джентльмена — офицера, служившего в Индии. В настоящее время майор Кокс занимал в Пенджабе какую-то непроизносимую должность, однако год назад, находясь в Англии, подчеркнуто высказал глубокое удовлетворение тем, что отправил сына на обучение к давнему другу, и почти навязал мистеру Гибсону опеку над юношей, выдав множество предписаний, которые считал уникальными. Доктор с легким раздражением заверил майора, что подобные предписания неуклонно выполнялись всегда, для каждого ученика, однако стоило бедному майору отважиться попросить, чтобы его мальчика считали членом семьи, чтобы он проводил вечера в гостиной, а не в кабинете, как мистер Гибсон решительно отказал: «Он должен жить точно так же, как другие. Не могу допустить, чтобы ступку и пестик притащили в гостиную и комната пропахла алоэ». — «Значит, мальчику придется самому делать пилюли?» — обреченно спросил майор. «Несомненно! Этим всегда занимается младший из учеников. Работа нетрудная, и всегда можно утешиться тем, что не придется глотать их самому. К тому же в его распоряжении всегда будет запас понефрактских пастилок и плодов шиповника, а по воскресеньям, в награду за труды, еще и немного тамаринда».
Майор Кокс вовсе не был уверен, что мистер Гибсон над ним не насмехается, однако договор уже был подписан, а преимущества обучения настолько очевидны, что он счел разумным не заметить сарказма и смириться с изготовлением пилюль. Утешение принесло поведение доктора в момент истины — во время прощания. Говорил он не много, однако смысл его слов: «Вы доверили мне своего мальчика, и я полностью принимаю ответственность», — был особенно дорог отцовскому сердцу.
Мистер Гибсон слишком хорошо знал свое дело и человеческую природу, чтобы оказывать молодому Коксу очевидное предпочтение, но время от времени все-таки давал понять юноше, что относится к нему с особой теплотой, как к сыну друга. Помимо этого обстоятельства сам молодой человек ему был чрезвычайно симпатичен: умный, непосредственный, импульсивный, всегда готовый высказать свое мнение. Порой он поражал доктора своей сообразительностью, но в то же время и грубых ошибок совершал немало. Мистер Гибсон порой шутил, что девизом его молодого коллеги наверняка будет: «Убей или вылечи», — на что мистер Кокс однажды совершенно серьезно ответил, что это правильная позиция любого врача: если не можешь вылечить пациента, надо просто быстро избавить его от страданий. Мистер Уинн с ужасом тогда заметил, что подобное избавление от страданий сочтут убийством. Мистер Гибсон в свою очередь сухо заявил, что совершенно согласен с обоими, но не стоит столь поспешно расставаться с выгодными пациентами. По его мнению, до тех пор пока те могут и готовы платить доктору по два фунта шесть пенсов за визит, следует всеми средствами поддерживать в них жизнь. Разумеется, в случае внезапного обнищания ситуация меняется. Мистер Уинн глубоко задумался над высказыванием наставника, а мистер Кокс лишь расхохотался. После долгих размышлений старший ученик возразил:
— Но ведь вы, сэр, каждое утро, еще до завтрака, навещаете старую Нэнси Грант, к тому же заказали для нее самое дорогое лекарство в аптеке Корбина.
— Разве вам не известно, как трудно бывает ужиться с собственными принципами? Вам предстоит еще многому научиться, мой юный коллега! — ответил доктор и вышел из кабинета.
— Никак не могу понять учителя, — сокрушенно вздохнул Уинн. — Над чем ты опять смеешься, Кокси?
— Да вот думаю, как тебе повезло с родителями: сумели внедрить в твой мозг прочную мораль. Если бы матушка не объяснила тебе, что убийство — это преступление, ты бы только и делал, что травил бедняков направо и налево, полагая, что исполняешь завет старика Гибсона, а на суде сказал бы в свое оправдание: «Господин судья, они не могли оплатить лечение, а потому я поступил так, как научил меня мистер Гибсон, великий доктор из Холлингфорда: отравил их».
— Терпеть не могу его насмешки!
— Да полно! Если бы не юмор учителя, не тамаринд и кое-что еще, давно сбежал бы в Индию. Ненавижу провинциальные городишки, запах больных людей и лекарств… Фу!
Глава 5
Телячья любовь
Однажды по какой-то причине мистер Гибсон неожиданно вернулся домой и, оставив лошадь в конюшне, вошел в холл через садовую дверь, поскольку сад соседствовал с хозяйственным двором. В этот момент из кухни выскочила младшая служанка с запиской в руке и направилась к лестнице, однако увидела господина, испуганно вздрогнула и хотела было вернуться в кухню. Если бы не это столь явное свидетельство вины, то лишенный подозрительности мистер Гибсон не обратил бы на девушку внимания, но сейчас быстро подошел и потребовал:
— Дай записку, Бетия!
Горничная растерялась и, запинаясь от страха, возразила:
— Это для мисс Молли.
— Немедленно отдай! — повторил хозяин с угрозой в голосе.