— Все это очень трогательно. Подожди… расследование? А зачем?
— Мне трудно об этом говорить. — Его голос дрогнул, и он, отвернувшись, посмотрел на гору.
Сесили хотелось утешить его. Она чувствовала, что его скорбь — это пропасть, которую не поможет преодолеть дружеское прикосновение, однако должна была сделать хоть что-то.
— Конечно. Выпьешь чаю?
Сесили взяла флягу, которую дала ей Шаши, и наполнила одну из чашек, расставленных на столе. Ален с натянутой улыбкой взял ее и сделал глоток. Его плечи немного расслабились. Чай всегда помогал.
Сесили проследила за его взглядом, стараясь не выдать свое волнение.
— Надеюсь, нашей экспедиции повезет больше.
— Альпинизм опасен. Это знает любой, кто проводит время на высокогорных пиках. Но определенные происшествия просто не должны случаться.
— Ты говоришь о том, что случилось с Пьером?
Он снова вздохнул и отвернулся.
— Прости, — поспешно добавила Сесили. — Ты не обязан рассказывать мне.
— Дело не в этом… Я и сам хотел бы знать больше. Его шерпа утверждал, что Пьер отстегнулся от перил, чтобы облегчиться, а потом сорвался. Но Пьер никогда не отступил бы в сторону от маршрута. В этом я уверен. — Глаза француза блеснули, в голосе зазвучал гнев.
— А он мог страдать от горной болезни? Может, у него закружилась голова…
— Не исключено.
Сесили внимательно всмотрелась в его лицо.
— Но ты так не считаешь.
Ален колебался, дуя на свой чай.
— Да, не считаю. — Он заговорил так тихо, что ей пришлось наклониться: — И у меня есть для этого основания: я говорил с ним. После того как он добрался до вершины, по спутниковому телефону. Тон его был совсем не радостным. Пьер сказал, что он один, что шерпа отстал и что кто-то преследует его. Что он боится, что этот человек хочет причинить ему вред. Я тогда подумал: «О господи, у него горная болезнь; у него галлюцинации…» И все же я никогда не слышал, чтобы он говорил
— Ты думаешь, что кто-то действительно что-то сделал с ним?
Ален со стуком поставил чашку на стол.