— От этого у тебя сердце разрывается, — сказал больной, чувствуя, что на лицо ему падают отцовские слезы.
— Да-да, — сказал Филипп, — сердце мое разрывается, но это хорошо. Горько и грустно мне вспоминать о тех временах, но это хорошо, Джордж. Думай и ты о том времени, думай о нем — и сердце твое смягчится! Где сын мой Уильям? Уильям, сынок, ваша матушка нежно любила Джорджа до последнего вздоха, и ее последние слова были: «Скажи ему, что я простила его, благословляла его и молилась за него». Так она мне сказала, и я не забыл ее слов, а ведь мне уже восемьдесят семь!
— Отец! — сказал больной. — Я умираю, я знаю это. Мне уже не много осталось, мне трудно говорить даже о том, что для меня всего важнее. Скажи, есть для меня после смерти хоть какая-то надежда?
— Есть надежда для всех, кто смягчился и покаялся, — ответил старик. — Для них есть надежда. О Господи! — воскликнул он, с мольбой складывая руки, и поднял глаза к небу. — Только вчера я благодарил тебя за то, что помню моего злосчастного сына еще невинным ребенком. Но какое утешение для меня в этот час, что и ты не забыл его!
Редлоу закрыл лицо руками и отшатнулся, точно убийца.
— О, потом я все загубил, — слабо простонал больной. — Загубил я свою жизнь!
— Но когда-то он был ребенком, — продолжал старик. — Он играл с другими детьми. Вечером, прежде чем лечь в постель и уснуть безгрешным детским сном, он становился на колени рядом со своей бедной матерью и читал молитву. Много раз я видел это, как и то, что она прижимала его голову к груди и целовала. Горько нам с ней было вспоминать об этом, когда он стал на путь зла и все наши надежды, все мечты о его будущем рассыпались в прах, и все же это воспоминание, как ничто другое, привязывало нас к нему. Отец Небесный, ты, кто добрее всех земных отцов! Ты, что так скорбишь о заблуждениях твоих детей! Прими снова в лоно твое этого заблудшего! Внемли ему — не такому, каков он стал, но каким был. Он взывает к тебе, как — столько раз нам это чудилось — взывал он к нам.
Старик воздел трясущиеся руки, а сын, за которого он молился, бессильно припал головой к его груди, словно и в самом деле снова стал ребенком и искал у отца помощи и утешения.
Случалось ли когда-либо человеку трепетать, как затрепетал Редлоу среди наступившей затем тишины? Он знал, что должно случиться, и знал, что это наступит быстро и неотвратимо.
— Минуты мои сочтены, мне трудно дышать, — сказал больной, приподнимаясь на локте и другой рукой хватая воздух. — А я припоминаю, я должен был что-то еще сказать… тут был сейчас один человек… Отец, Уильям… постойте! Что это, мерещится мне или там стоит что-то черное?
— Нет, это не мерещится, — ответил старик.
— Это человек?
— Вот и я говорю, Джордж, — вмешался Уильям, ласково наклоняясь к брату. — Это мистер Редлоу.
— Я думал, он мне почудился. Попросите его подойти ближе.
Редлоу, который был еще бледнее умирающего, подошел к нему и, повинуясь движению его руки, присел на край постели.
— Здесь такая боль, сэр, — сказал Джордж, приложив руку к сердцу, и во взгляде его была немая мольба, и тоска, и предсмертная мука, — когда я смотрю на моего бедного отца и думаю, скольким несчастьям я был виной, сколько принес обид и горя, и потому…
Что заставило его запнуться? Была ли то близость конца или начало иной, внутренней перемены?
— …потому я постараюсь сделать, что могу хорошего, вот только мысли путаются, все бегут, бегут. Тут был еще один человек. Видели вы его?
Редлоу не мог выговорить ни слова, ибо когда он увидел уже хорошо знакомый роковой признак — руку, растерянно коснувшуюся лба, — голос изменил ему. Вместо ответа он лишь наклонил голову.
— У него нет ни гроша, он голодный и нищий. Он сломлен, разбит, и ему не на что надеяться. Позаботьтесь о нем! Не теряйте ни минуты! Я знаю, он хотел покончить с собой.
ebooksa