«Подойди, чадо мое, — обычно говорил он. — Подойди, мой маленький Герасим. Сядь и давай немного поговорим. Как у нас идут дела? Побеждает нас бес или мы его?»
«Он, святый Отче. Я часто преступаю должное».
«А переходи в наступление и посрами его! Этому помогает молитва. Давай с сего дня и начнем. Не будем отказываться от наших правил. Разве не в состоянии мы их выполнить? Давай, по крайней мере, немного хоть сделаем. Давай не будем преступать. Повергнем беса ниц».
Так он говорил обычно, с большой любовью и очень просто укрепляя души.
«Святый Отче, я часто грешу желанием противоречить, — признался ему отец. из скита Прав. Анны. — Братия и Старец говорят мне что-нибудь, а я спорю с ними».
«Ах, чадо мое, это большой грех! Когда мы спорим, не движемся вперед. Мы стоим. Нельзя, чтобы желание противоречить вошло в привычку, я буду следить за этим. Ты должен победить спорливость».
Его отеческая любовь заставляла его в серьезных делах казаться чересчур педантичным и строгим, но он никогда не бывал суровым и безжалостным. Столкнувшись с человеческой немощью, всегда готов был проявить снисхождение, если грехи не были тяжкими.
«Ну-ну, чадо мое, — приговаривал он, — раз ты не можешь… Мы же не собираемся тебе в горло камень забить и задушить тебя!»
В трудных, сложных случаях он говорил властно, без малых колебаний.
«В этом деле следует поступить так, — благословлял он. — Иначе плохо кончится».
И человек проникался убеждением, что такова истинно воля Божия.
‘Когда кто-либо из братии просил о посвящении во внутреннюю работу умной молитвы, он бросал взгляд на лицо его и, немного выждав, медленно и твердо говорил обыкновенно: «Нет, чадо мое, еще не время».
Прежде, чем закончить эту главу, мы упомянем о его обычае. После того, как кающийся заканчивал свою исповедь, он велел ему читать коленоприклоненно молитву св. Ефрема:
«Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».
Потом он читал разрешительную молитву, и кающийся, приложившись с почтением к руке духовника, уходил, очистившись душой, с миром на сердце.
«Сын утешения»
Душа отца Игнатия была как духовный букет со множеством ярких, благоуханных цветов добродетели и благости. Об этом мы позже специально поговорим. А сейчас давайте рассмотрим красоту одного особенного цветка, поскольку это связано с его пастырским даром. Его можно назвать Варнавою Святой Горы, потому что, как и Апостол, он был сыном молитвы, то есть, сыном утешения.
Способность утешить чистым свободным потоком изливалась из сердца его, бывшего подобным морю любви. Все, кто на себе испытал этот его дар, вспоминали о нем со слезами. Архимандрит Гавриил из Дионисиата написал об этом: «Этот чудный и благословенный угодник Божий наделен был исключительной добротой и чистой отеческой любовью по отношению ко всем, особенно к приходившим к нему на исповедь».
Любой, кто приходил на исповедь в каливу Успения, познавал эту щедрую любовь. Сначала там заботились о плоти его. Старец обязательно благословлял, чтобы ученики его предложили угощение и гостеприимство всем посетителям. Но это бывал только скромный пролог к тому утешению духовному, которое следовало затем. Из нижеследующих рассказов мы увидим, как утешались и освежались души, приходившие к блаженному Старцу.
Молодой отец Христодул, ученик великого исихаста старца Каллиника, был поранен в битве духовной стрелами вражьими. Пришло к нему искушение великое. Когда он открыл об этом своему Старцу, тот отправил его сразу к отцу Игнатию.
ebooksa