Ангел в эфире

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что-нибудь доброе, красивое, вечное… Сюжет про выставку глухих художников или концерт слепых гитаристов, — отвечала мама, воспитанная нынешним временем в духе антисентиментальности. А потом добавила обескураженно: — Ну, я не знаю, Настя, что там еще у вас в Москве есть… Попробуй, наконец, придумать сама…

— Трансцендентное дерьмо, — резюмировал Дмитрий Петрович, засняв выставку слепых художников.

— Когда у нас с тобой начнется что-то в этом роде? — спрашивал Валера, углядев на одной из картин парочку в экстазе плотской страсти.

— Вчера, — автоматически отозвалась Настя.

— Ерунда, но ерунда подходящая, — резюмировал дежурный выпускающий, отсмотрев материал. — Годится…

Настю утешало только то, что ее коллеги тоже метались, как ошпаренные кошки, в поисках оптимистически выдержанных материалов. И тоже с трудом находили их.

В буфете, как всегда, было много народу, хотя уже наступил тот малолюдный промежуточный час, когда для завтрака слишком поздно, а для обеда рано, самое время для легкого перекуса. Настя ковыряла ложкой какое-то невнятного цвета рагу, когда за ее столик подсел гривастый парень с мутным взглядом волчьи-серых глаз.

— Не занято? — буркнул он, плюхнувшись на стул. Окатив нахала холодным взором, Настя автоматически отметила землистую бледность его лица и крупно-нервную дрожь длинных пианистических пальцев.

Оба кисли над тарелками, внезапно объединенные изъятостью из окружающей их буфетно-обеденной толпы, которая обтекала их со всех сторон, многоголово бурлила, то и дело взрывалась возгласами узнавания и криками встречного восторга. Размышляя о своем положении в программе, словно разгадывая шараду с многими составляющими — Гагузяном, оператором Пустоваловым, Макухиной, избегающим ее Шумским, — Настя досадливо морщилась от назойливых звуков.

Визави, казалось, полностью разделял мизантропию девушки — что было видно по его мрачно-щетинистому виду, по насупленным взглядам напрострел и навылет, рассылаемым в окрестное пространство. Причем эти взгляды волшебным образом огибали Настю, образуя вокруг нее незримый кокон немого дружеского расположения.

К их столику танцующе приблизился полный мужчина с оттопыренной нижней губой.

— Вадик! Ба! Какими судьбами в «Стаканкине»? — разулыбался он, распахивая объятия. — К отцу пришел? Или к нам, в музыкальную редакцию пожаловал?

Мрачный тип ненавистно буркнул:

— Тебе-то что?

— Наваял что-нибудь новенькое? — не отлипал залетный приятель. — Покажешь? Давай быстренько, а то я спешу.

— Отвали, — буркнул суровый мизантроп, приканчивая коньяк, цветом похожий на компот из сухофруктов.

— У тебя хорошенькая подружка, я где-то ее видел… — заметил между тем самозванец, обрызгав Настю оценивающим смешком. — А впрочем, как знаешь… — И откатился к другому столику.

Проводив нахала рассерженным взглядом, девушка вдруг столкнулась с точечным прихмуром зрачков напротив. И поняла: ее только что заметили.

Мрачный тип, вставая, потянулся в карман. Рагу было отвратительным, как останки мамонта, сдобренные кетчупом…

Между тарелок вдруг упал цветной квадратик, одним уголком угодив в соусное пятно.