— Эта скучная дорога приведетъ насъ къ такимъ мѣстамъ, гдѣ мы будемъ жить покойно, вдали отъ соблазна; поэтому мы и не свернемъ съ нея, хотя бы она казалась во сто разъ хуже, чѣмъ мы ее себѣ представляемъ, произнесла дѣвочка твердымъ голосомъ. — Вѣдь такъ я говорю, дѣдушка, неправда-ли?
— Такъ, такъ, отвѣчалъ старикъ съ замѣтнымъ колебаніемъ, которое сказывалось и въ его голосѣ, и въ жестахъ. — Я готовъ, я готовъ всюду за тобой слѣдовать, Нелли.
Однако, дѣдушка и не воображалъ, до какой степени его внучкѣ трудно было подвигаться впередъ: съ каждымъ шагомъ у нея увеличивалась боль въ суставахъ, но она ничѣмъ не обнаруживала своихъ страданій и шла дальше. Наконецъ они кое-какъ добрались до предмѣстъя города.
Длинныя, безконечныя улицы съ неправильно разбросанными домами изъ краснаго кирпича, у иныхъ домовъ отгорожены палисадники, въ которыхъ простые, грубые цвѣты и полуувядшіе листья покрыты цѣлымъ слоемъ угольной пыли и копоти, и гдѣ чахлая растительность неминуемо гибнетъ въ борьбѣ съ горючимъ дыханіемъ фабричныхъ печей и своимъ жалкимъ видомъ еще громче, чѣмъ въ городѣ, вопіетъ объ ихъ вредномъ, разрушительномъ вліяніи. А затѣмъ потянулась самая безотрадная пустошь, на которой не растетъ ни одной былинки, не распускается весной ни одной почки и гдѣ зеленѣетъ лишь стоячая вода въ лужахъ, мѣстами окаймляющихъ черную дорогу.
Чѣмъ дольше шли они впередъ по этой обездоленной мѣстности, тѣмъ тоскливѣе у нихъ стучало сердце. Вездѣ, куда ни взглянешь, во мглѣ громоздятся высокія трубы; своимъ однообразнымъ, отвратительнымъ видомъ онѣ способны причинить вамъ кошиаръ; ихъ тлетворное дыханіе всюду распространяетъ заразу. У самой дороги, на огромныхъ кучахъ золы, подъ навѣсомъ, сколоченнымъ изъ полусгнившихъ досокъ, звеня желѣзными цѣпями, вертятся, крутятся, — точно живыя существа подъ пыткой, — какія-то причудливыя машины; повременамъ онѣ издають пронзительные крики, — словно отъ невыносимой боли, и отъ ихъ стоновъ содрогается земля. Блѣдные, изможденные, одѣтые въ лохмотья мужчины, женшины и дѣти возятся около этихъ машинъ, поддерживаютъ огонь, или бродятъ по дороги, прося мило стыню, или же, почти нагіе, стоять хмурые у порога полуразрушенныхъ хижинъ. И что это за хижины. Безъ крышъ, безъ оконъ, безъ дверей, подпертыя обломками балокъ, вытащенныхъ изъ-подъ такихъ же развалинъ, какъ и онѣ сами. Затѣмъ опять безостановочно вертящіяся машины, истинныя чудовища, и по своему виду, и по тѣмъ дикимъ взвизгиваніямъ, которыя онѣ издають. Отъ шума и рева стонъ стоитъ въ воздухѣ и на далекомъ разстояніи впереди, сзади, со всѣхъ сторонъ, глазъ не видитъ ничего, кромѣ неуклюжихъ красныхъ строеній съ такими же неуклюжими трубами, своимъ дымомъ истребляющими вокругъ себя все — и одушевленное и неодушевленное. И вся эта безобразная картина окутана черной тучей, скрывающей отъ земли солнечный свѣтъ.
Это — днемъ. Насколько же ужаснѣе эта самая картина ночью, когда, вмѣсто дыма, изъ трубъ выбрасывается пламя; когда черный сводъ мастерской превращается въ огненный, красный, и люди, словно въ аду, двигаются въ его пылающей пасти, окликая другъ друга хриплыми голосами; когда дикіе звуки, раздающіеся со всѣхъ сторонъ, становятся еще ужаснѣе въ тимнотѣ, а люди выглядываютъ еще страшнѣе; когда оставшіеся не у дѣла рабочіе цѣлыми шайками бродятъ по дорогѣ или, собравшись вокругъ своихъ вожаковъ, выслушиваютъ, при зажженныхъ факелахъ, ихъ грубыя рѣчи, въ которыхъ тѣ разсказываютъ ихъ общія бѣдствія и совѣтуютъ имъ поднять крикъ, вопль и пустить въ дѣло угрозы: обезумѣвъ отъ подстрекательствъ, эти несчастные схватываютъ оружіе, горящія головни и бѣгутъ на свою собственную гибель, не обращая вниманія на слезы и рыданія тщетно удерживающихъ ихъ женщинъ и наводя ужасъ на всѣхъ, встрѣчающихся на пути. Ужасная картина — когда мимо васъ то-и-дѣло проѣзжаютъ дроги съ наваленными на нихъ простыми гробами, — ибо эпидемія даетъ обильную жатву смерти, — сироты плачутъ, несчастныя женщины дико вскрикиваютъ, слѣдуя за дровнями; когда одинъ проситъ хлѣба, другой водки, чтобы утопитъ въ ней печаль и непосильныя заботы, одинъ возвращается домой весь въ слезахъ, другой — шатаясь отъ хмѣля; третій — съ налитыми кровью глазами, замышляя что-то недоброе. Словомъ, такая ночь, сойдя на землю, не приноситъ человѣку ни отдыха, ни благодѣтельнаго сна, ни душевнаго успокоенія. Можно же себѣ представить, что чувствовала бѣдная дѣвочка, попавъ въ этотъ адъ въ такую ужасную ночы
И однако же, лежа подъ открытымъ небомъ, она не думала и не безпокоилась о себѣ. Она чувствовала себя настолько слабой и измученной и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ душѣ ея водворилось такое спокойствіе, такое непротивленіе судьбѣ, что она уже ничего не желала для себя и только молила Бога, чтобы Онъ помогъ ему, ея милому дѣдушкѣ. Она старалась припомнить, въ какомъ направленіи лежалъ путь, пройденный ими; она забыла спросилъ у своего покровителя, какъ его зовутъ, и, молясь о немъ Богу, считала своимъ долгомъ взглянуть въ ту сторону, гдѣ они провели предшествующую ночь и гдѣ онъ теперь, такъ же какъ и наканунѣ, сидитъ передъ своей топкой.
Въ этотъ день они съѣли хлѣба всего на одинъ пенни. Нельзя сказать, чтобъ это было много, но въ томъ состояніи оцѣпенѣнія, въ которомъ она теперь находилась, она даже не чувствовала голода. Тихо лежала она нѣсколько времени и заснула съ улыбкой на устахъ. Трудно сказать, былъ ли это настоящій сонъ; должно быть это былъ сонъ: всю ночь передъ ней носился свѣтлый образъ умершаго мальчика.
Разсвѣло. Дѣвочка поднялась на ноги еще слабѣе прежняго. Она уже плоше слышала и плоше видѣла, но, по обыкновенію, не жаловалась. Не жаловалась бы, можетъ быть, и тогда, если бы рядомъ съ ней не шелъ ея дѣдушка, котораго она такъ оберегала. Она уже потеряла всякую надежду выбраться изъ этихъ окаянныхъ мѣстъ и чувствовала себя совсѣмъ больной, почти умирающей, но не высказывала ни малѣйшаго страха или безпокойства.
Купивъ хлѣба на послѣднія деньги, она отказалась ѣсть и только теперь замѣтила, что получила отвращеніе къ пищѣ. Дѣдушка же ѣлъ съ жадностью и это ее немного утѣшало.
Опять потянулась та же самая дорога, что и наканунѣ. Тотъ же удушливый воздухъ, та же кругомъ выжженная земля, та же безотрадная перспектива въ будущемъ. Всюду они встрѣчали ту же бѣдноту, тѣ же страданія. Теперь въ ея глазахъ предметы рисовались менѣе отчетливо, шумъ раздавался не такъ громко, а дорога становилась все хуже и труднѣе: бѣдняжка отъ слабости часто спотыкалась, хотя и старалась бодриться.
Около полудня старикъ сталъ жаловаться на голодъ: она подошла къ убогой лачужкѣ, стоявшей у самой дороги, и постучала въ дверь.
— Что вамъ тутъ нужно? спросилъ, отворяя ее, хозяинъ лачужки.
Онъ былъ страшно худой и жалкій съ виду.
— Подайте милостыню. Хоть кусочекъ хлѣба!
— Взгляните сюда, сказалъ онъ, указывая на валявшійся на полу свертокъ. — Это мой умершій ребенокъ. Три недѣли тому назадъ я, вмѣстѣ съ 500 товарищами, лишился работы, и въ это короткое время у меня умерли всѣ трое дѣтей, вотъ этотъ — послѣдній. И вы думаете, что я могу подавать милостыню, что у меня есть лишній кусокъ хлѣба!
Дѣвочка отошла отъ двери, которая тотчасъ же и затворилась за ней. Дѣлать было нечего, она постучала у слѣдующей лачуги. Дверь сама подалась подъ ея рукой.
Въ этой хижинѣ, повидимому, жили двѣ семьи, потому что въ двухъ противоположныхъ углахъ ютились двѣ женщины съ своими дѣтъми. Посреди комнаты стоялъ какой-то важный господинъ, весъ въ черномъ, держа за руку мальчика. Казалось, онъ только что передъ тѣмъ вошелъ въ лачугу.
— Вотъ, матушка, тной сынъ, глухонѣмой. Благодари меня за то, что я привелъ его къ тебѣ. Сегодня утромъ его поймали въ кражѣ и доставили ко мнѣ съ поличнымъ. Другому бы не сдобровать, но я пожалѣлъ его ради его немощи. Откуда, думаю, глухонѣмой можетъ научиться чему нибудь путному? я и избавилъ его отъ наказанія. Впередъ смотри за нимъ въ оба.
— А мнѣ вы не возвратите моего сына? подскочила къ нему другая женщина. — Мнѣ, сударь, вы не отдадите моего сына, сосланнаго за такую же провинность?
ebooksa