Вспомнил Фируз и последнюю ночь в общежитии. Джафар пришел поздно. Обычно, когда бы ни лег, всегда читает в постели. Такая привычка. На этот раз тотчас погасил свет. Сказал, что устал, хочет спать. А сам больше часа ворочался с боку на бок, вздыхал, тянулся за сигаретами… Чего он нервничал? Заранее предвидел все то, что произойдет? Знал, что утром лопнет подводный нефтепровод и кому-то придет в голову чинить его с помощью грязевого шланга? Что удастся уговорить инженера и именно они выйдут в море, взяв на борт бандита?.. Чепуха, бред!
Ну, а те, что поджидали катер на рифах? Как они очутились там в разгар шторма?..
Фируз застонал, стиснул зубы.
Кисти были стянуты за спиной. Он пошевелил ими, коснулся настила, на котором лежал. Под пальцами были только доски.
С трудом приподняв голову, осмотрел пустой кубрик. Ничего, чем можно было бы перетереть веревки. Надо же так случиться, что он только вчера произвел генеральную приборку катера, пошвырял в море весь хлам! В кубрике осталось только цветное фото знаменитого атлета. Вот оно, приколото возле иллюминатора: парень с нечеловеческими мускулами сгибает в руках железную штангу…
А рядом покачивается на гвозде зеркальце для бритья — круглое, в металлической оправе. Смотрись в него, горе-моряк, проворонивший свой катер!
Если разбить зеркало?..
Фируз даже вспотел от волнения. С опаской взглянул на задвинутый люк. Медленно поднял связанные ноги, коснулся ими низкого потолка кубрика. Упираясь ступнями в поперечный брус, сантиметр за сантиметром подвинулся к иллюминатору.
Вновь нахлынули сомнения. По ту сторону единственного выхода из кубрика — трое врагов. Попробуешь отворить крышку люка — они все поймут. Медлить не будут: им терять нечего.
Все же он решил попытаться.
Сделав еще усилие, вплотную приблизился к борту. Теперь колени были возле зеркальца. Коснулись его. Надавили.
Примерившись, он отвел ноги в сторону, ударил по стеклу. Зеркало треснуло. Еще удар, и осколки посыпались на настил…
Долгие минуты ушли на то, чтобы пальцами стянутых за спиной рук нащупать кусок стекла, отыскать щель в досках, вставить осколок. Когда это удалось, Фируз стал перепиливать веревки.
Между тем катер продолжал лавировать в рифах. У штурвала стоял Солист. Рядом расположился Челах — молчаливый, с белым, будто обескровленным лицом. Левое предплечье у него было замотано тряпкой, сквозь которую проступила кровь. Кривясь от боли в разбитой руке, он подсказывал рулевому, как вести судно.
Катер метался в толчее волн, обходил камни, упорно пробираясь к дальней границе рифового архипелага.
— Куда пойдем? — Челах облизнул пересохшие губы, тревожно оглядел нагромождение мокрых утесов по курсу судна. — Спешить надо. Еще часок, и темнеть начнет…
— К берегу двинем, куда же еще? — ответил Солист. — Выйдем на чистую воду — и к берегу!
Сушков, сидевший у кормового среза, всплеснул руками.
— Нельзя к берегу! На берегу уголовка рыщет. Твержу и твержу: накололи нас!..
— Не брешешь? — Солист выхватил из-за пазухи пистолет, подбросил на ладони, ловко поймал. — Темнить будешь — не пожалею!