Четвертый К.

— Не трави дерьмо.

— Если ты будешь продолжать буйствовать, то можешь попасть в серьезную беду. Национальная безопасность становится сейчас предметом особого внимания правительства, и если ты затеешь какие-нибудь беспорядки и демонстрации, тебе не поможет даже Верховный суд. Именно сейчас ФБР, Служба безопасности и даже ЦРУ задают разные вопросы, особенно интересуясь тобой. Такова услуга, которую я тебе оказываю. Притихни.

— Я благодарен тебе за это, Отто, — теперь преподобный посерьезнел. — Дела настолько плохи?

— Да, — ответил Оддблад Грей. — Страна охвачена паникой после взрыва атомной бомбы. Народ одобрит любые репрессивные меры правительства. Они не потерпят никакого намека на бунт против власти. Забудь сейчас о конституции. И не воображай, что этот твой бедненький адвокат сможет выкинуть один из своих фокусов.

— Старина Уитни Чивер III, — хихикнул Фоксуорт. — Как я люблю этого человека! Ты когда-нибудь видел его по телевидению? Клянусь Господом Богом, он выглядит больше американцем, чем звездно-полосатый флаг. Напечатай его имя и физиономию на денежных купюрах и сам Шейлок примет их. Он умен и искренен. Он один из лучших адвокатов в стране. Он любит всех, кто нарушает закон, особенно если это делается во имя социального прогресса, или когда речь идет об ограблении бронированной машины и убийстве трех охранников. Он может изобразить подсудимых этакими Мартинами Лютерами Кингами и при этом даже глазом не моргнет. Вот за что я люблю его.

— Не доверяй ему, — посоветовал Оддблад Грей. — Если в ход пойдут крутые меры, его первого схватят.

— Схватить Уитни Чивера III? — недоверчиво переспросил Фоксуорт. — Это все равно что посадить за решетку Авраама Линкольна.

— Не доверяй ему, — повторил Оддблад Грей.

— А я никогда и не доверял ему, — отозвался Фоксуорт. — Он представляет собой худшую смесь. Он и белый, он и красный. Теперь он больше черный, чем белый. Но я знаю, что он больше красный, чем черный.

— Я хочу, чтобы ты притих, — сказал Оддблад Грей. — Я хочу, чтобы ты сотрудничал с администрацией. Потому что произойдут новые события, которые тебе понравятся. Так что побереги свою задницу.

— Не беспокойся о моей заднице, — ответил Фоксуорт. — Я знаю достаточно, чтобы залечь сейчас. А какую услугу я могу оказать тебе?

— Я собираюсь войти в правительство, — сказал Грей. — И знаешь, в качестве кого? Министра здравоохранения, образования и социального обеспечения. И я буду иметь мандат на мои преобразования. Ни один человек в этой стране, черный он или белый, никогда не будет голодать, никогда не будет лишен медицинской помощи, всегда будет обеспечен жильем.

Фоксуорт присвистнул и улыбнулся Грею. Все то же старое дерьмо с обещаниями.

— Сотни тысяч новых рабочих мест. Братец, мы с тобой вместе будем творить великие дела. Мы должны поддерживать друг друга.

— Будь уверен, — отозвался Оддблад Грей. — Но веди себя тихо.

— Я не могу в таких обстоятельствах вести себя тихо, — вырвалось у Фоксуорта. — И вообще, Отто, я ведь знаю, что в принципе ты на нашей стороне, но почему ты такой трусливый, ты такой трусливый, ты, такой черный негр? Почему ты такой осторожный, когда знаешь, что все идет неправильно? Почему ты не с нами на улицах и не дерешься вместе с нами?

На этот раз Фоксуорт говорил серьезно, без поддразнивания.

— Потому, — пожал плечами Оддблад Грей, — что придет день, когда мне придется спасать твою задницу. Послушай, преподобный, мне приходится то и дело выслушивать Артура Викса, который распространяется насчет Израиля, и как мы должны его поддерживать. И что нельзя допустить нового истребления евреев. И каждый раз я хочу сказать ему, что если в нашей стране будут концентрационные лагеря и печи, то окажутся там не евреи, а мы, негры. Неужели ты не понимаешь? Если произойдет какая-нибудь катастрофа, если мы потерпим поражение в войне или еще что-то случится, в этой стране козлами отпущения окажутся черные. Ты можешь увидеть это в кино, прочесть в книгах. Конечно, это не провозглашается открыто, до такого они еще не дошли, ведь они не так прямолинейны, как ты со своими выкриками против белых. Однако, именно этого я все время боюсь.

Преподобный слушал его очень внимательно, привалившись грудью к большому письменному столу и уставившись в глаза Оддбладу Грею.

— Позволь мне сказать тебе, — сердито заявил он, — что наши братья не пойдут в эти лагеря, как шли евреи. Мы сожжем города дотла, они сгорят вместе с нами.