Четвертый К.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты никогда не узнаешь, откуда тебе нанесут удар. Ты даже понятия на имеешь, на что способно правительство, которое может использовать силу власти, обман, раскол в обществе, откровенную жестокость. Ты об этом и представления не имеешь.

— Конечно, не имею, — согласился преподобный. — Парни вроде тебя будут выполнять роль козла-иуды, который ведет за собой стадо на бойню. Ты это сейчас и практикуешь.

— Пошел ты знаешь куда, — прервал его Грей. — Я говорю об одном шансе из тысячи. А теперь об услуге, которую ты мне окажешь. Кеннеди будет вновь баллотироваться. Нам нужно, чтобы он победил таким большинством голосов, какого еще не бывало в истории Соединенных Штатов, и чтобы он получил нужный ему конгресс.

Уитни Чивер III был блестящим, стопроцентным американским адвокатом, твердо считавшим, что Соединенные Штаты должны иметь иное правительство. Он верил в коммунизм, верил в то, что капитализм представляет собой сейчас страшное зло, что погоня за деньгами стала неизлечимым заболеванием человеческой психики. Но при этом он был цивилизованным человеком, умел наслаждаться радостями жизни, классической музыкой, изысканной французской кухней, литературой, уютом хорошо обставленного дома, рисованием и молодыми девушками. Он вырос в богатстве и радовался этому, но еще ребенком заметил, как унижены слуги, поставленные в подневольное положение, и судьба которых зависела от прихотей его отца и матери. На всем, что доставляло ему радость в жизни, лежала грязная печать крови и дерьма.

Уитни Чивер знал, что существуют разные адвокаты. Были среди них борцы, любившие выступать в суде, но их насчитывалось не так уж много. Находились адвокаты, верившие в святость закона, готовые простить все на свете, за исключением нарушения Буквы закона, но таких тоже насчитывалось немного. Имелось множество адвокатов — рабочих лошадок, занимающихся защитой земельной собственности, оформлением продажи домов, супружескими разводами, разногласиями между деловыми партнерами и другими подобными делами. Были юристы, выступавшие в уголовных судах, обвинители и защитники, туповатые и замученные, на которых лежал отпечаток той грязи, в которой они копошились. Встречались и такие, кто посвятил себя высоким проблемам конституционного права, и яростные защитники крупных корпораций Америки. Но находились и те, кто верил, что устойчивые и плодотворные перемены могут быть достигнуты только борьбой против закона. Уитни Чивер III с гордостью считал себя одним из них.

Это был видный мужчина с бугристым лицом и копной непослушных седых волос, и если он не читал, его большие черные очки сидели у него высоко на лбу. На экране телевизора это придавало ему лихой вид. На него всегда нападали, обвиняя в том, что он коммунист и, прикрываясь овечьей шкурой защитника гражданских свобод, отстаивает прежде всего интересы Москвы. Он никогда не отвечал на такие нападки, считая их недостойными, тем не менее производил благоприятное впечатление на людей самых консервативных взглядов. Когда его обвиняли в защите негров-преступников или вообще преступлений с политической подкладкой, он заявлял, что это его долг как адвоката и американца, верящего в конституцию.

Чивер обедал в одном из Нью-Йоркских ресторанов с преподобным Бакстером Фоксуортом и слушал его рассказ о встрече с Оддбладом Греем. Когда преподобный закончил, Уитни Чивер спросил:

— Вы не затрагивали вопрос о жестоком подавлении демонстрации в Нью-Йорке после взрыва атомной бомбы?

Преподобный Фоксуорт посмотрел на это типично американское лицо, на эти вздернутые на лоб очки. Интересно, подумал он, что это за тип, может, Отто именно с таким дерьмом имеет дело в Вашингтоне.

— Нет, — ответил он, — Отто сказал, чтобы я залег и лежал тихо.

— Ну, мы с вами всегда сотрудничали в таких делах, — заметил Уитни Чивер. — Я думаю, что мы должны взять на себя инициативу и начать действовать против жестокости полицейских.

— Мистер Чивер, — сказал Фоксуорт, он почти всегда держался с этим белым человеком сдержанно, соблюдая взаимное уважение, — в них стреляла не полиция, а национальная гвардия.

— Но полиция при этом присутствовала, — возразил Уитни Чивер, — а их долг защищать не только людей от преступников, но и гражданские права.

Фоксуорту потребовалось некоторое усилие, чтобы понять, что его собеседник говорит серьезно. Потом он сообразил, что доводы Чивера в этом споре несостоятельны.

— Мы ничего не собираемся предпринимать, — решительно заявил он. — Причина номер один — это была не демонстрация и не собрание, а мародеры, которые хотели извлечь выгоду из национальной катастрофы. Если мы будем пытаться использовать эту ситуацию, то причиним себе больше вреда, чем пользы. Парочку их действительно пристрелили, и сотни оказались за решеткой. Ну и что? Они это заслужили, и защищая их, мы только повредим нашему делу.

— Но ни одного белого не застрелили и не арестовали, — не успокаивался Чивер. — Это ведь кое о чем говорит.

— Только о том, что белым нет нужды грабить, — отрезал преподобный Фоксуорт. — Если вы что-то будете предпринимать, мы вас не поддержим.

— Хорошо, — сказал Чивер. — Я согласен, что сейчас не время. Кроме того, я решил заняться одним делом, которое займет все мое время, и я знаю, что вы не захотите ни в какой форме сотрудничать со мной.

— И что же это за дело? — спросил Фоксуорт.

Чивер опустил свои очки на глаза и слегка отодвинулся от стола.