Я, как и он, тысячи раз проходил по Тоттенхэм-Корт-роуд — обычная, ничем не примечательная улица: не очень дорогие магазины и редакция журнала
— О чем вас спрашивали? — уточнил я.
— Насколько я был религиозен лет в двенадцать, о формировании моих политических взглядов в подростковом возрасте, про основные жизненные вехи, что самое ценное я сделал… Разговор протекал на уровень выше, чем обычное собеседование. Еще он пытался узнать от меня об этических принципах разведывательной деятельности. И постоянно спрашивал, что я думаю о том, почему оказался здесь. Мне не хотелось на это отвечать, чтобы не показаться дураком. Но он наседал, и я не выдержал: «Это MI5?» «Именно так», — ответил он.
Через какое-то время после этого «собеседования» у Дэвида началась мания преследования: не специальный ли это план, который разработали, чтобы его ликвидировать?
— Мне казалось, что он обращается ко мне со словами «Мы давно планировали вас уничтожить, занимались слежкой, и вот вы в наших руках!» — признался мне Шейлер, посмеиваясь.
Я тоже усмехнулся и ответил:
— Сам постоянно борюсь с подобными мыслями! Честное слово! Даже чаще, чем следует. Они могут быть достаточно навязчивыми.
(Кстати, «синдром навязчивых состояний» можно встретить и в
Итак, Дэвиду предложили работу в MI5. Позже он интересовался, сколько еще человек наняли через объявление про Годо. Оказалось, нисколько. Только его одного.
В первый день Шейлер увидел, что предстоит трудиться в обычном кабинете, в стандартной обстановке, которая была совсем не похожа на ту, которую воображали его друзья, придерживающиеся теории заговора. Тогда сам он не имел никакого отношения к этим убеждениям, а присоединился намного позже, когда оставил мир государственных тайн и вернулся к жизни обычного смертного.
— Кабинет был совершенно обычным, — рассказывал он. — У каждого было по лотку для входящих и для исходящих бумаг. Основной задачей была обработка данных. Главное отличие от работы стандартного менеджера заключалось в том, что одна ошибка могла стоить кому-то жизни. Я рад, что был причастен к тому, что делал мир спокойнее, предупреждая какие-то теракты. В целом весьма достойная работа. Однако были, конечно, и другие странности. Например, были заведены дела на самых разных людей, вроде Джона Леннона и Ронни Скотта, да и на большинство лейбористов, которые впоследствии заняли министерские посты. По каким только причинам не выдвигались обвинения, в том числе и в сочувствии коммунизму. Только представьте: завели дело на двенадцатилетнего мальчика, который написал в ЦК компартии письмо, попросив дать немного информации для сочинения о коммунизме, которое задали в качестве домашнего задания в школе. На него тут же повесили ярлык сочувствующего…
— А был ли у мальчика шанс узнать, что в MI5 на него есть дело?
— Конечно же нет, — ответил Дэвид.
Иногда он отправлялся и на оперативную работу.
— Как-то я пошел на демонстрацию под видом анархиста. Один из парней подсунул мне листовку в руки, где было написано: «Что вы знаете о Союзе против выборов?» Тогда я изучал на работе именно его. Очень хотелось сказать, что я знаю намного больше, чем он представляет.
Мы поговорили и о секретной встрече с агентом PT16B на тему покушения на Каддафи, о его бегстве в Европу, аресте и времени, проведенном в тюрьме. И вот дошли до Рейчел Норт. Шейлер был уверен, что женщины не существует.
— Разрешите мне смотреть на нее как на составную личность, которая создана MI5, — сказал он. — «Рейчел Норт» — это как раз один из тех проектов, которыми занимаются в разведке.
— Вы же ее видели в пабе, — возразил я.
— Да, это так. Мы встречались лично, — ответил Шейлер и вдруг заговорил намного быстрее и громче: — Никто не говорит о том, что она не может существовать как один реальный человек. Однако это не значит, что за ней не «прячутся» еще пять-шесть человек, которые создают посты в интернете от ее имени.
— Ну, это уже чересчур, мне кажется, — засомневался я.