— Ничего особенного, — начав разливать водку, пробубнил Рученков. — Сегодня подобное сплошь и рядом. А не рассказывал потому, что не хотел перекладывать проблемы характера на плечи того, кого это касается меньше всего.
— Вот значит, как?! — взорвался Богданов. — Водку жрать, на биллиарде играть, это мы братья на веки. Когда же дело доходит до личных проблем, мой дом — моя крепость и не хрен в неё соваться.
— Ты неправильно понял.
Попытка Виктора защититься выглядела как оправдание, на что Илья отреагировал со свойственной ему прямолинейностью.
— Нет, господин Рученков, это ты не захотел признать отношения наши как часть твоей жизни. Оттого и не решился открыться. Затаился в норе, как сыч. Жену такой же сделал. Знаешь, как про таких говорят?
— Как?
— Сами себе на уме. Посему возникает вопрос, с какой стати понадобилось организовывать мне с Элизабет прикрытие? Отказать неудобно было?
— Не говори ерунды.
— Нет. Ты ответь.
— И отвечу.
Вцепившись правой рукой в бутылку, Виктор схватил стоявшую рядом рюмку. Пролившиеся капли водки упали на стол.
— Семья и дела — вещи разные.
— А то, что тесть твой объявил войну другу, к какой категории относится семейной или деловой?
— И к той и другой.
— Как это?
— Так. Гришин предложил сыграть на его стороне, это означает, что всё, что касается Богдановых, Соколовых, является общим. Коли так, подходить к нему следует как с позиции семейных отношений, так и деловых.
— Стоп! — ухватившись за последнюю фразу, Кузнецов дождался, когда Рученков выпьет и даже позволил тому зацепить с тарелки огурец. — С этого момента, пожалуйста, поподробнее. Где и когда полковник предложил занять его сторону?
— Час назад у нас дома. Когда церемония примирения была завершена, попросил Оксану оставить нас наедине.
— Предлог?
— Прикрылся неотложностью решения одной важной проблемы.