А посмотреть было на что.
Из леса подтянулось два десятка человек — в основном мужчины в черных кафтанах, и несколько женщин, косящих под монашек. Святого в них ничего не было, но капюшоны, накинутые на головы, и одеяния до земли создавали такое впечатление. Практически у всех, кроме Черной Барыни, на одежде были вышиты символы, этакие логотипы в виде восьмиконечных снежинок.
Барыня с догорающим факелом впереди, за ней два неровных ряда бойцов. По периметру расставили невысокие жаровни, чем-то напоминающие бочки с огнем, вокруг которых греются бездомные.
— Гидеон, — я свесился и тихонько позвал святошу, — они маги огня или просто греются.
— Они маги тьмы, пустоты и херовой силы из разрывов, — довольно зло ответил святоша. — Но если получится, то факелы надо тушить.
Я вернулся к стене и выглянул из-за столба. Вздрогнул, встретившись с барыней взглядом, будто сам инеем покрылся и перевел взгляд на факел, мысленно впитывая тепло открытого огня.
Барыня улыбнулась и отдала какую-то команду за спину. Одна девушка из второго ряда подошла к жаровне, сделала несколько пассов руками над огнем, а потом выгнулась в форме креста и запрокинула голову. Моргнула и, зрачки закатились куда-то глубоко под веко.
Справа раздался выстрел — Стеча по команде Гидеона, выстрелил в девушку. Просвистела пуля и зависла в воздухе сантиметров в тридцати перед девушкой. Из жаровни взметнулась тонкая лента пламени и окутала пулю. Монашка моргнула, и с яркой вспышкой пуля развернулась и на бешеной скорости полетела обратно в Стечу.
Все произошло слишком быстро, я даже дернуться не успел. Только вскрикнул уже, когда раненого Стечу снесло с настила на землю. Вроде в плечо, приклад его «мосинки» разлетелся в щепки, но здоровяк уже начал ворочаться.
Я покосился на монашку, понимая, что стрелять не стоит. Для меня и расстояние выше предельного, и совсем не хочется, чтоб зажигательный в меня же вернулся.
Монашка улыбалась, опять закатила глаза, стала шевелить губами, словно управляя пламенем из жаровни. Новые языки пламени взметнулись вверх и стали кружиться в каком-то дерганном хороводе. Барыня что-то рявкнула, явно неодобрительное — улыбка сползла с лица помощницы, а, может, ученицы и пламя выровнялось. Пошел черный дым, из которого отделилось бесформенное облачко и полетело к забору, а за ним второе.
В моменте, когда дым перевалил ворота, облако стало меняться, вытягиваясь в нечто похожее на большого червя или змею, а потом и ставшего змеей, у которой по щелчку выскочило по десятку лап по бокам. На землю приземлилась уже почти метровая сколопендра с раздвоенным хвостом и красными глазками на зубастой морде.
Вторая тварь сразу была крупнее, облако с уже сформированной мордой снесло в сторону от ворот и, пролетая над сжавшимся от страха деревенским, цапнула его в плечо, вырвав ему ключицу вместе с половиной головы.
Я выстрелил в воздух, примерно в место, где уже лезло блестящее, черное тело, но еще клубилось облако. Попал, прожигая термитным зарядом хитиновое брюхо. Тварюгу разорвало пополам, остатки облака начали таять, а морда с выпавшим из нее куском мяса рухнула под ноги Гидеона. И он тут же вбил ее в грязь небольшим молотом, а потом проткнул только не колом, а трофейной стрелой, и бросился на первую сороконожку.
Я посмотрел на отряд Барыни. Стоят, как на параде, никто не шевелится — просто ждут. На лице огненной монашки опять появилась улыбка, а из жаровни один за другим, будто пулемет какой-то вылетают новые сгустки дыма.
— В рот тебя чих-пых! Муха, ты мне нужен, — я выстрелил в ближайшее облако, а потом достал клевец. — Уводите людей, только мешать будут!
Можно было и не кричать, я оглянулся по сторонам и понял, что на стене я уже один. Внизу остались только наши — Банши возится с раненым здоровяком, Захар их прикрывает, а Гидеон, держа в каждой руке по стреле, будто это колья, сам закатывает глаза, бубня молитву. Эту я уже узнавать начал — замедление включено.
Почувствовал легкую щекотку и нетерпение Мухи и прыгнул вниз, на ходу рассекая киркой пузо почти сформированной сколопендре. Приземлился и сразу стал рубить следующую. Клевец, что лезвием, что клювом, что топориком хрустел хитином, как яичной скорлупой. Во все стороны летели отрубленные лапки и брызги вонючей черной слизи, срывающейся с кирки во время новых замахов.
И еще, и еще…
До Гидеона добежали только две, и еще одна наткнулась на обрез Захара. У меня гудела рука, и болели ноги от напряжения и попыток не поскользнуться на ошметках насекомых. Муха выдохся и свалил, забрав даже тот запас, который я хотел оставить для мэйна. Как в анекдоте про не пью, а проливаю, дрожащими руками сделал несколько последних глотков клюквенного энергетика.